Одного человека достаточно

Я бы сделал по-другому. Почему бы матери не оставить ее в покое, она что, думает, ее дочь железная? Или, может, она сама железная? Зачем тогда она отослала своего ребенка сюда? Да-да, отослала, и пусть даже не начинает песню про «отличный шанс». Вот бы ее папа позвонил и спросил, как там его дочка. Я бы ему все высказал. Уж постарайся быть тут, Александер, или тебе по-прежнему больше нравится Алессандро? Нет, у меня нет детей, но я стою за барной стойкой. Так что я слышу много историй от завсегдатаев. Если что-то касается твоих детей – это касается и тебя, хоть мне этого и не понять, мне повезло, любят они повторять. Потом я заново наполняю их кружки, и мы пьем за то, что у нас есть, и за то, чего нам не понять.

Конечно же, родители бывают не правы, обычно – это твои собственные, говорят они. Тогда я все время думаю о Жюльетте. И как она пела, выворачивая душу наизнанку, каждые выходные. Наизнанку, Алессандро, если бы ты это слышал, твое сердце забилось бы сильнее, чем когда-либо прежде. У твоей дочери не меньше таланта, но ей всего восемнадцать, Алессандро, кто-то должен быть ей опорой. Не важно, что она говорит о тебе, ты для нее важнее всех богов. Поэтому ты знаешь, что нужно делать.

Если бы он и тогда меня не понял, ему было бы лучше держаться подальше. Но если представить, что он бы приехал. Как бы невероятно она засияла. Она бы пела восхитительно.

Осталось лишь его найти.

Я звоню в «Де Газетт». Дела семейные, начинаю я, ведь пигалица, в конце концов, и правда моя семья. Описываю им ситуацию и добавляю, что если они разболтают хоть слово из того, о чем я их попросил, то лишатся своего хита. Звоните мне сразу, как найдете его, прошу я.

Кладу трубку, а ее все еще нет.

Что, если в этот раз она не вернется?

Два часа я грызу ногти и считаю убытки, и поскольку такие убытки мы себе позволить не можем, снова хватаю трубку, и обзваниваю штук десять агентств, и получаю от всех ответ, что на вечер гонки нет ни одного свободного певца. А что вы хотели, говорят мне, первый день лета отмечаете не вы одни.

Можете представить мое облегчение, когда она входит в кафе. Глаза краснющие, но я молчу: она вернулась, это самое главное. И молчу про ее отца: шкуру неубитого медведя делить не стоит. О матери молчу тем более. Лучше поговорю о том, в чем разбираюсь.

Упражняться, повторяю я в стотысячный раз, и все будет как надо.

Ее глаза блестят. Она мне не верит?

– Ты не должна зависеть от своей мамы, – говорю я. – Ты сильнее этого. Ты всегда сильнее, чем ты думаешь, Лили.

Она кивает.

Она почти улыбается снова. Все-таки умная девочка, ей не много нужно, чтобы воспрять духом.

– Даже если мама усядется прямо на сцене, я все равно должна продолжать петь, – говорит Жюльетта. – Если нужно, закрою глаза. А чего ты вечно краснеешь, когда я говорю про Жюльетту?

Черт. Все замечает.

– Ты знал, что Жюльетта заучивает твои статьи наизусть? Ага, наизусть.

Ее лицо разглаживается, появляется широкая улыбка.

– О, опять покраснел.

Парень

– Десять недель, – говорит она, – уже десять недель у меня нет парня, абсолютный рекорд. Хочешь знать, сколько их у меня было за учебный год? Правильно, что не хочешь.

Она вздыхает.

– Я так решила, когда приехала сюда. Больше я не дам себя поймать. Да, я знаю, я прямо у тебя под носом целовалась. Но это было вроде последней сигареты. То есть я никогда не пробовала курить. Если хочешь петь, говорит папа, лучше держаться подальше от сигарет. А мама курит. Она сто раз бросала, а потом опять начинала. Этого папа никогда не мог понять. Словами сказано, а делом показано, говорит он. А она начинает кричать, что он и сам хорош.

Она молчит.

– Если мама дома, она много кричит. Когда в голове одни картины, я бы тоже с ума сошел, так говорит папа. Я обычно занимаюсь у себя за столом, когда она приходит домой. Перед тем как погреть себе еду, она всегда сует нос ко мне в комнату. Как твой день, хорошо? Ты довольна, да? За пару дней до того, как Этьен позвонил, я сидела и готовилась к важному тесту. Папа ушел ровно четыре недели назад, ты понимаешь, что я не с самым радостным лицом сидела. И вот, я делаю над собой усилие, чтобы сосредоточиться, и тут в комнату врывается мама. Мол, она выслушивает от других, что ее дочь таскается за парнями. Извини, конечно, говорю я, но, вообще-то, все наоборот. Думаешь, она мне поверила? Конечно же, она верит подругам, а не своей дочери, дочь-то у нее явно шлюха. Я сначала думала, что ослышалась, но она повторила, и еще на двадцать децибел громче. Чтоб ты сдохла, говорю я. И в следующую секунду получаю пощечину.

Она вздыхает.