Одного человека достаточно

Она стоит, прислонившись к двери. Волосы на плече, взгляд устремлен на меня. Не всегда и не все кончается хорошо, девочка. Но я тебе этого не скажу. Я тебе не мама и не папа. И да, я теперь знаю, где он. Для ребят из «Де Газетт» найти его никакой трудности не составило. Особенно если учесть, что у них есть источник в полиции, который может отыскать любого бельгийца. Он живет в Фурстрейке[27]. Не в собственном доме, да, в доме другой женщины. Должно быть, большая у него любовь, раз так быстро переселился. И я задаюсь вопросом: раз полиция смогла его легко найти, может, ее мама тоже его нашла. Не мое дело, почему она не сказала об этом Лили. Мне надо думать о гонке, да в конце концов, мне надо держать на плаву кафе. Но все же я почти набрал его номер. Хватит играть в жмурки, зажигаем свет, Алессандро, или, может быть, все же Александер?

– Да я просто дразню тебя с твоей гонкой, Вилфрид.

Я удивленно поднимаю на нее глаза. Она что, извиняется? А я думал, она грубиянка.

Я смеюсь.

– А я, между прочим, мог им стать.

– Кем? Чемпионом мира? Ты?

И я рассказываю. От Ферплаатсена до велосипеда, висящего над стойкой. Когда я заканчиваю, она глубоко вздыхает.

– Вот для чего крюки в стене. Почему ты их не вытащишь? Подкрасишь сверху, и будет у тебя красивая стойка. Ты же не собираешься опять вешать на них велосипед? Я буду петь, пока не помру, я так и сказала Жюльетте. Даже когда состарюсь и ссохнусь, а голос начнет скрипеть, как старые ворота у сарая, меня все равно никто не заткнет.

Она смотрит на меня и вздыхает.

– Надеюсь, она не забудет про гимнастику.

Я вообще-то не любопытный. Просто по привычке ехал утром, еще до рассвета, по ее улице. И раз уж я тут, почему бы и не глянуть. Даже если не на что будет смотреть. Жюльетта почти не встает со своего стула, с какой стати ей начинать делать гимнастику. Я быстро прячусь за куст и жду. Конечно, выглядит смешно. То есть я же сижу в кустах. На случай если кто-то на меня наткнется, я заготовил легенду. Острая диарея. На общественной земле можно иметь сколько угодно острых диарей, никто за это тебя не накажет.

Раздвигаются шторы. Вот и она. Бросает взгляд из окна. Ничего еще не видно, конечно же. Время садиться на стул. Нет. Она продолжает стоять. Раскидывает руки. И да, машет ими в воздухе. Мои глаза выпали бы из орбит, если бы могли.

Невероятно, ну и пигалица. Пока я месяцами набираюсь смелости, она просто заходит к Жюльетте, садится с ней за стол, показывает ей гимнастику. И ведь ее никто этому не учил. Не учил, что делать и говорить, и о чем нужно молчать.

Ну а я?

Настоящая любовь

Мы едим. Убираем со стола. Моем посуду.

– Если бы он мог, он бы целые дни проводил на велосипеде. Стелла говорит, надо дать организму отдохнуть. А он говорит, что отдыхает на велосипеде и что она ничего не понимает в гонках. А он-то понимает, конечно. Ты бы видела, как он собирается. Сперва натягивает носки, белые-белые, Жюльетта, белей, чем у мальчишек перед конфирмацией. Резинка сейчас лопнет, говорю. Он трясет головой, мол, Эдди Меркс[28] так делает, и Эдди Меркс выигрывает, а значит, он тоже будет. В этих своих белых носках, натянутых чуть ли не до подмышек, встает перед зеркалом и начинает причесываться. Пока я пытаюсь понять, зачем ему вообще перед тренировкой понадобилось укладывать волосы, он достает кепку. Отбрасывает волосы назад, надевает кепку, смотрит на меня. Лучше в кепке или без? Лучше без, говорю: все девушки будут твои. Да будь их хоть тысяча, говорит он вдруг очень серьезно и заводит песню про настоящую любовь, что она – всего одна в жизни, и в любви все совсем не так просто, как кажется. Я его из вежливости слушаю минуты две, потом поднимаю руку и говорю, что знаю кое-кого, кто ему подойдет. Кое-кто учит твои статьи наизусть, говорю. Он, конечно, понимает, что это я про тебя. Но нет чтобы искренне рассказать о своих чувствах, он начинает кашлять, словно сейчас помрет, и убегает из комнаты. И через секунду я уже вижу его на велосипеде. Вот и подтверждение.

Тарелки. Им место в шкафу. Плоские рядом с глубокими, маленькие – отдельно. Приборы. Всему свое место. Разложено по ранжиру. Не перепутай, а то больше никогда не найдешь.

– Вижу-вижу. Хочешь, чтобы я молчала про Вилфрида.

Этот ее смех. Наверное, так звучит водопад. Я поворачиваюсь. Замечаю, что она включила орган. Начинает играть. Моя песня. Теперь и ее тоже. И ох, этот голос. Wider than a mile. I’m crossing you in style. Some day.

Она останавливается.

– Я передала ему привет от тебя.

– Давай ты просто продолжишь петь, – говорю я.

Почему я по нему скучаю

Днем приходили из «Де Газетт». Где же заключительная часть моей статьи?

– Я все уже сказал.

– Ты? – смеются они. – К завтрашнему утру, Вилфрид. Вишенка на твоем торте. Мы очень-очень ждем.

Захожу на кухню, сажусь. Лили подменяет меня за стойкой. Она это уже делала. И у нее неплохо получается.

С глубоким вздохом склоняюсь над листком бумаги.

Дорогой гонщик.