Одного поля ягоды

- Я восхищаюсь ей и Селестой. Они делают свое дело и никого не беспокоят. Они обе, да и Фанни - счастливые люди, я так думаю. И Кора тоже. Ну, если не считать известий о Фейри Тетчер.

- А что там, ничего не прояснилось?

- Ничего. Ни следа.

- Забавно, что она вот так сбежала, да?

- Я не думаю, что она сбежала. Думаю, она убегала к чему-то. Может, и тебе стоит задуматься над тем, чего ты взаправду хочешь, Перли.

- А ты счастливый?

- Да. Не жалуюсь, хотя немного лишних денежек не помешало бы. Знаешь, плотницким ремеслом богатства не заработаешь.

- Хммм...

- Так, давай-ка пройдемся немного. У меня от этой сырости все затекло.

- Ладно, - Перли поднялся на ноги. Он уже немного протрезвел.

- Смотри, там вроде как огонек виднеется, на заводе, за холмом. Видишь?

- Ага. Пойдем, посмотрим?

Через десять минут они оказались у завода Райфа. Охранник спал. Чесси и Перли прокрались мимо него и заглянули в высокое окно помещения. Внутри стоял Юлий Цезарь Райф со своем младшим братом, Наполеоном Бонапартом Райфом.

Их дед, Кассиус, был деспотом; Брутус, их отец, немногим от него отличался, но в Юлии и его брате Наполеоне порода достигла совершенства. Юлий, в частности, был плотно связан с другими промышленниками, особенно с производителями резины в Детройте. В конце двадцатых годов они попытались прикрыть в городе трамвайное движение и запустить автобусную линию. Город сопротивлялся - автобусы ходили до центра города, а там пассажиров подхватывал трамвай, и горожане понимали, что можно продавать землю, но нельзя продавать дороги. Убийство Брутуса сплотило общину, люди перестали бояться Райфов. А Райфы заработали баснословное состояние на Первой мировой и не видели нужды в излишне жестких мерах.

- Глухая ночь на дворе, а они работают, - прошептал Перли.

- А что это там, Перл? Ты же был на войне.

- Похоже на зенитку.

- Зачем работать по ночам?

- Наверное, это все спрос. Где-нибудь на земном шаре всегда найдется война.

- Ну, не знаю... Что-то здесь не так.

- Хмм... - Перли оглядел помещение. Некоторые механизмы он узнал, некоторые - нет.

- Они тут, наверное, круглые сутки пашут.

- Это с недавних пор или мы бы уже знали об этом.

- Интересно... - Чесси умолк. - Ладно, давай сваливать отсюда. Не хочу объяснять охраннику, что ты пришел сюда в поисках выпивки, если он проснется.

Перли усмехнулся, и вместе с Чесси они аккуратно, на цыпочках, прошли мимо храпящего мужчины.

По дороге к машине Чесси пробурчал:

- Не нравится мне это.

- Не знаю, - пожал плечами Перли. - Высадишь меня возле фермы Грина, ладно?

- Вообще-то, я должен отвезти тебя к Луизе.

- Я сам доеду. Я теперь в порядке, правда в порядке. Просто хочу покрасить корову.

- Так ты ее уже покрасил.

- Да я, понимаешь, хочу покрасить ее назад. Старину Грина хватит удар, если он увидит, что я натворил.

Перли все еще работал, когда мимо проехала верхом Селеста, направлявшаяся на утреннюю прогулку. На него нашло вдохновение, и он перекрасил всю корову, каждое пятно и все прочее. Старый Грин проснулся с петухами и был очень доволен, обнаружив Перли за работой. Он, конечно, удивился, но обрадовался. Возвращавшаяся часом позже Селеста обнаружила, что Перли уснул. Она его разбудила и, не обращая внимания на протесты, усадила в седло, уселась позади него и отвезла прямиком к Луизе. Пока они ехали, Перли снова задремал.

2 мая 1937 года

Селеста с Рамелль, рука в руке, гуляли по своему английскому саду. У Денниса, как обычно, все было ухожено, подрезано и в цвету.

- Знаешь, какой сегодня день? - спросила Селеста.

- День до того, как мы отправим Спотти в Калифорнию, в этот чертов кинобизнес.

- Бессердечная!

- Не наша годовщина, она только через месяц. И не твой день рождения, он будет только в конце ноября.

- Тридцать два года назад в этот самый день я впервые повстречала тебя, - улыбнулась Селеста.

- На приеме у Рузвельтов в Вашингтоне, да-да.

- Нет, мы встретились в Нью-Йорке. Помнишь, я сказала, что ради тебя готова искупаться в фонтане на Гранд Арми Плаза?

- Селеста, я уверена, что это было в Вашингтоне и ты рассказывала какую-то байку о том, как Вашингтон перебросил доллар через Потомак.[85]

- Ну, в прежние времена и доллары дальше летали. Я припоминаю этот рассказ, но уверена, что мы познакомились в Нью-Йорке.

- Это не имеет значения. Главное, что мы до сих пор без ума друг от друга, - Рамелль сжала руку Селесты.

- Без ума? Да, с умом у нас негусто.

- Ну, и кто теперь бессердечный?

- Дорогая, ты считаешь меня старой?

- Тебя? Мне и в голову не пришло бы.

- Мне в этом году исполняется шестьдесят.

- Селеста, ты выглядишь на сорок пять. И ни секундой старше!

- Доброе слово и кошке приятно, - Селеста сорвала цветок и протянула его Рамелль. Да, она выглядела на сорок пять, но в душе чувствовала груз всех шестидесяти лет, которые прожила на земле. Не то чтобы она чувствовала себя старой, но годы рассеивают защитные покровы, срывают маски, и в итоге остаешься только ты.

- А я? Я кажусь тебе старой? - спросила Рамелль. - Мне пятьдесят три - на тот случай, если ты забыла.