Одноклассники

Отец Михаил. Не могу смотреть на этот срам… Нравится! А не должно нравиться! Грех! Знаешь, Ванечка, грешен я. И все как-то мелко грешен. На прихожанок молоденьких заглядываюсь, а одна, взыскующая, ко мне все ходит, мол, растолкуй, отец Михаил, что имел в виду Спаситель в притче про пятерых мудрых невест, которые с одним женихом на брачном пиру затворились? Говорю: аллегория это! А взыскующая не унимается: аллегория чего? А кто ж знает? Я экзамены перед рукоположением экстерном сдавал. Все хочу в толкование заглянуть, да недосуг: служу каждый день да храм ремонтирую. Деньги вот у Чермета на ремонт взял. Да и себе толику оставил. Что, Ванечка, делать? Матушка сердится, мол, детей в школу, как положено, одеть не на что. Были бы у тебя дети, ты бы меня понял! А ведь есть, Ванечка, люди безгрешные, как ангелы. Я недавно в храме бумажку скомканную нашел. Прихожанка, видно, к исповеди грехи свои припоминала. И под циферкой «один», значит, написала: «Гневалась на кошек». А под циферкой «два» – ничего. Пусто! Понимаешь?! Она гневалась на кошек – и всё! И всё, Ванечка! Тебе-то хорошо: нет соблазна – нет и греха…

Возвращается заплаканная Светлана. Она успела одеться.

Светлана. А где Чермет?

Отец Михаил. Не знаю. Наверное, концерт слушает. Что с тобой сегодня, матушка моя? Присядь! Успокойся! Расскажи…

Светлана. Отец Михаил… Ми-иша, я не знаю, что мне делать…

Отец Михаил. А что случилось? Чего от тебя Чермет хочет?

Светлана. Этого я даже тебе не могу сказать.

Отец Михаил. Не можешь – не говори. А чего тебе от Чермета надо, можешь сказать?

Светлана. Павел деньги занял. Большие. Под проценты. Хотел бизнес начать…

Отец Михаил. М-да, сказано во «Второзаконии»: «Не давай в рост брату своему ни серебра, ни хлеба… Иноземцу отдавай в рост, а брату своему не отдавай».

Светлана. Значит, мы для них иноземцы. А Павел уехал, спрятался. Мне теперь надо долг отдавать. Денег нет.

Отец Михаил. Как это Павел спрятался – от жены с дочерью?

Светлана. Миш, понимаешь… Ольга не его дочь.

Отец Михаил (присвистывает от удивления, крестится). А чья?

Светлана. Не важно… Сейчас не важно.

Отец Михаил. Как это не важно! Ну, ты, отличница, даешь! В тихом омуте, прости Господи… Ты что ж, с пятью женихами на брачном пиру затворялась?

Светлана. С какими женихами? Не понимаю!

Отец Михаил. Ладно, это – аллегория. Павлик-то знает?

Светлана. Конечно. Я за него уже беременная выходила. Мы с ним в Москве на одном курсе учились. Влюбился в меня. Но я ему сразу сказала: у меня парень в Афгане – и я его жду. А Павел все равно надеялся…

Отец Михаил. Свет, дело прошлое, ты мне в седьмом классе тоже очень нравилась. Но я и в мыслях ни-ни. Все ведь знали, что вы с Ванечкой…

Светлана. А откуда все знали-то?

Отец Михаил. Ну как же, вы с первого класса…

Светлана. Ясно! Два учительских идеала нашли друг друга. Знаешь, Миш, что крепче всего держит вместе мужчину и женщину? Нет, не постель, не привычка и даже не дети. А то, что все вокруг уверены, будто эти двое созданы друг для друга.

Отец Михаил. А разве вы не были созданы друг для друга?

Светлана. Кто же теперь скажет? Для этого надо годы вместе прожить. А я прожила их совсем с другим мужчиной, который оказался…

Отец Михаил. Погоди, может, еще все устроится!

Светлана. Нет, не устроится. Знаешь, когда я помогаю Евгении Петровне мыть Ванечку и гляжу на него… мне становится страшно и смешно от мысли, что это то самое тело и что мы с ним… Как там у вас говорится, были «единой плотью»…

Отец Михаил. «И прилепится жена к мужу, и станут они едина плоть…» Это у вас еще до армии началось или когда он в отпуск приезжал?

Светлана. В отпуск. А я домой на каникулы…

Отец Михаил (грозит пальцем Костромитину). Ой, какой озорник! Смотри, Свет, вроде он улыбнулся!..

Светлана. Тебе показалось.

Отец Михаил. Значит… Слава тебе Господи! Зачем же ты от Евгении Петровны столько лет скрывала? Счастье-то ей какое! Внучка. Продолжение рода Костромитиных!

Светлана. Нет, Миш, все гораздо хуже… Грешней!

Отец Михаил. Не понял… Почему? Обоснуй!

Светлана. Потому что сначала провожали в Афган Чермета. Помнишь?

Отец Михаил. Ох, я тогда и напился, прости Господи! Отец его, Семен Иванович, мне все подливал. Крепок был! Пил, как дышал.