И тогда Люся не удержалась – ударила. Капелька крови скатилась с его разбитой губы и застыла на ее манжете. Она опустила глаза и поняла: это конец, она его больше не увидит. Отчаяние, перенесенное напряжение перемешались и хлынули в ее сердце горячей струей. Она кричала ему, чтобы убирался, чтобы не смел ничего говорить этой своей… Он не услышал и половины из того, что она выкрикивала ему. Сначала потому, что никак не мог поверить, а потом потому, что ушел не дослушав…
Наташа вернулась домой и заперлась в ванной. Анна Николаевна после их последнего разговора старательно избегала оставаться с ней наедине. Она проклинала тот день и час, когда Наташа спросила ее о Люське и она рассказала ей все, что знала. Просто затмение какое-то нашло. И кто за язык тянул?
Наташа включила воду, села на край ванны. Ее знобило. Хотелось пить. Во рту было так сухо, словно она весь день провела в пустыне. И самое ужасное, она совершенно не знала, что ей делать. А делать что-то нужно было обязательно, потому что страх, который она принесла с улицы, рос и ширился у нее в голове и готов был поглотить целиком и ее, и ее дом, и Полиньку. Наверно, она заразилась от кого-нибудь в автобусе. Только вот зачем она в него села? «Спасайся!» – сказал кто-то требовательно. Наташа вздрогнула всем телом и чуть не упала. Непослушные пальцы теребили воротничок блузки. Легкий шелк с треском пополз по шву. Но легче дышать не стало. Она принялась срывать с себя одежду. Зараза проникла в ткань! Как она этого не поняла сразу! Нужно снять, все снять с себя поскорее! «Спасайся!» – снова приказал голос. Ее руки замерли, сжимая лоскуты шелковой блузы.
Она подошла к зеркалу, не узнала своего отражения. Там, в стекле, перед ней стояла белая как полотно женщина в разорванной одежде, с взъерошенными волосами и черными провалами вместо глаз. Наташа снова села. Сознание еще пыталось бороться с происходящим. Она подцепила смертельную болезнь. И принесла ее в дом. Она заразила всех. Даже Полиньку. Ей нет прощения, но можно еще всех спасти и все исправить… «Спаси всех!» – разрешил голос. «Хорошо», – задушенно прошептала Наташа, дрожащими руками отпирая дверь ванной комнаты. Она распахнула дверь, и сознание угасло окончательно. «Полинька!» Но звала уже не Наташа, звала болезнь, которая таилась в ней так долго, почти с самого рождения, и так неожиданно дала о себе знать, когда из стены, которой она отгородилась от жизни, вытащили нижний кирпичик…
Виктор шел не оглядываясь, понимая лишь одно – там, за его спиной, осталось нечто такое, без чего он не сможет. И еще – он не сможет вернуться туда. Он шел, выбирая безлюдные дорожки. Ему казалось – чье-то неосторожное слово, взгляд, и его сердце разорвется. Оно и так пульсировало легкими уколами в грудь. Чтобы успокоиться, он считал шаги. На три тысячи триста девяносто втором сбился, потому что не увидел своего подъезда…
Дом был окружен плотным кольцом толпы – не пробиться. Любопытные сворачивали с улицы и пытались проникнуть во двор. «Что случилось?» – с нетерпеливым любопытством спрашивали друг друга. Но что случилось, знали лишь те, кто стоял в самых первых рядах. Сквозь толпу на улицу пробилась девушка. «Что там? Что?» – подлетели к ней сразу несколько человек. Девушка нахмурилась, стряхнула с плеча чужую руку и ушла молча.
Сбоку пристроилась машина «скорой помощи». Виктор пробирался в обход, не вслушиваясь в человеческое жужжание. «Пропустите!» – и толпа расступилась, пропуская санитаров с носилками. Они быстро прошли мимо Виктора, толкнув его, и тогда только он пришел в себя и окаменевшие после оплеухи губы наконец раскрылись. «Мама!» – удивленно вскрикнул он. А санитаров уже проглотила толпа. «Мама!» – он стал рваться им вслед, пока не понял, что его держат чьи-то крепкие руки.
Участкового он знал уже давно. Теперь тот держал Виктора за руку и, не глядя ему в глаза, тихо говорил: «Нужно опознать, такой порядок…» Толпа вздрогнула и пропустила их. Он еще успел расслышать ухающий голос соседки из шестнадцатой квартиры: «Прямо вот так вот… вместе с девчонкой… на моих глазах… безбожница…»
Толпа осталась за спиной. Толпа качала головами и охала. А на асфальте перед ним лежала Наташа. Он узнал оранжевую блузку и босоножки. Лицо ее было прикрыто газетой. А из-под нее разливалась темная вязкая лужа. Руки и ноги Наташи были неестественно вывернуты. Блузка разорвана в клочья так, что едва прикрывала розовую комбинацию. Рядом лежала еще одна развернутая газета. Последнее, что он успел увидеть, – высовывающийся из-под нее розовый носочек на маленькой ножке.