Однолюб (СИ)

Роман повернул голову и посмотрел на лежащего рядом бойца. Чёрные усики, элегантная, клинышком, борода... Теперь это лицо уже не выглядело так, будто пристав увидел его в первый раз. О нет! Теперь черты "марковца" находили отклик в памяти, возрожденной с нуля... 1916 год, лето. Восьмая, генерала Каледина, армия... И он, этот парень, тащит раненного в ногу Романа... Имя. Степан... как же дальше? Степан... Павлович! Точно! Степан Павлович, рядовой двенадцатого, имени его Императорского Величества, полка.

Х-ха!

Конечно, память возвращалась не мгновенно. Остальных "марковцев", включая худого, убитого большевиками мужика, Роман помнил хуже, более смутно. Да и не только их, по совести говоря. Много чего. Как, например, он вообще оказался здесь, в отрыве от своей части? Вот удар красных - много, они мобилизовали, как обычно, каждого здорового мужика. Для верности "институт заложников" - попробуй сбежать, когда под мушкой у комиссара твоя жена и сестра... А оружия у Бронштейна в достатке, весь бывший Императорский арсенал. Полк имени генерала Маркова бьется, рядом ещё какие-то Русские полки... Потом... пробел... отступление? Да. Мелькают деревья, вот лицо Степана Павловича, других... двое тащат раненного, он сам - Роман - становится на колено, и, прицелившись, в кого-то стреляет... Бесы! Всё-таки отсекли! И гонят прочь, хотят перебить... А дальше...

...Что-то вздрогнуло совсем рядом, на Романа полетели ошмётки земли. Пристав повернул голову - снаряд оставил воронку всего в нескольких метрах, то, что не задело осколком, реально здорово повезло.

Сколько ж ещё так лежать?!

И тут, словно услышав мысли Романа, Небо послало ответ...

Где-то вдали, там, откуда стреляли, раздались какие-то странные крики. В первую секунду неразборчивые, непонятные. А потом их перекрыло мощное, монолитное "Ура!", вырвавшееся разом из десятков, да что там, сотен глоток. Единожды прозвучав, "Ура" не собиралось уже умолкать. Так и гремело над полем, перекрывая собой свист снарядов, треск пулемётных очередей...

Ура! Ура! УРА!!!

И становилось ясно, что те, первые крики - это изумление и испуг попавших в ловушку врагов...

И уже вскакивали, не дожидаясь команды, люди со всех сторон...

И, поддавшись инстинкту толпы, Роман сам мчался вперёд...

И никто не замечал, если, подкошенный пулей, падал сосед... Впрочем, такое случалось редко - похоже, с той стороны становилось всё меньше стрелков...

И, так и не сдвинувшись с места, лежал, раскинув руки, тот смелый полковник, что вёл роту вперед... Он не дожил до атаки всего ничего, пару коротких минут...

Оказалось, что расположение врагов не столь уж и далеко! Разделяющие метры, как показалось Роману, были преодолены всего за один миг. Красные почти поголовно бежали - бросив винтовки, пулемёты, всё. Те немногие, кто остался, погибли быстрей, чем нормальный человек посчитал бы до трех. А со стороны леса было темным-темно от черных мундиров новоприбывших бойцов... Кто-то бежал навстречу, кто-то, остановившись, стрелял по улепётывающим, словно зайцы, врагам... Над головами пришедших на помощь гордо взвивались черные, с двумя белыми, пересекающимися полосами, знамёна. Андреевский флаг, только наоборот.

Свои.

Откуда-то слева появились казаки - немного, десятков, наверное, шесть. Со свистом и улюлюканьем, конники врезались в бегущие толпы, прошлись, оставив бессчетные трупы позади. Кто-то из красноармейцев, бесспорно, сумел уйти. Но это уже крохи. Победа было полной, сегодня здесь погибли практически все...

Роман стоял, пытаясь осознать новое ощущение, зародившееся в груди. Ощущение человека, прошедшего сквозь огонь противника, видевшего, как от пуль и снарядов падают единомышленники, пусть и не успевшие стать товарищами, но, однозначно, свои... и видевшего, как гибнут другие - те, кто стрелял с чужой стороны. Это было ново, незнакомо и непонятно... быть может, даже неоднозначно... Но это было его. Его бой и его Победа. Его выбор, его справедливость. И это ощущение... да, сейчас оно ново и чуждо. Но скоро такое пройдет. Более того - станет привычкой, даже обыденностью, порой...

...Тут задумавшегося пристава хлопнули по плечу.

- Александрович! Ты посмотри-ка! Живой! - улыбаясь во весь рост, бросил здоровенный детина с нашивками унтера на плечах, - А я уж думал, конец тебе, братец, пришёл. Не чаял увидеть! Слышал, перебили бесы красные всех, кого отрезать смогли...

- Многих, - автоматом ответил Роман, пытаясь вытащить из бездн памяти вдруг появившееся лицо, - но мы все же ушли. Степан жив, Андрей, Кузьма... Стой! Ты как меня назвал? Александрович?!

- Ну да, - несколько удивленно ответил детина в чёрном, - а что?

- Кгм...

Роман Александрович. Не просто Роман. Не Роман Николаевич, как его - пристава двадцать первого века- звали.

Роман Александрович... имя прадеда.

Как раз воевавшего в этих самых рядах...

- Дубровин?

- Что - Дубровин?

- Фамилия! У меня фамилия - Дубровин?!

- Слушай... тебя там не контузило случайно, когда большевик по отряду стрелял?

- Отвечай!