Читаем Одноразовые люди полностью

— Ну, я его знаю всю жизнь, мой отец тоже на него работал. Он сейчас уже сильно старый человек. Он всегда дает нам зерно, которое должен давать, и относится к нам хорошо, но в последние несколько лет он стал очень строгим. Если в деревню кто-нибудь приезжает, может быть от правительства или кто еще, он не разрешает мне с ними встречаться. Когда он узнает, что кто-то приезжает, он отсылает меня делать какую-нибудь работу. Он старается нас здесь удержать, и он стал гораздо больше мне приказывать — «делай это да делай то». Конечно, мне приходится делать все, что он говорит.

В этот же день позже у меня состоялся странный разговор с хозяином Балдева. Он держит маленькую мастерскую по ремонту велосипедов около шоссе, ведущего в Аллахабад, где мы остановились, чтобы поговорить с ним. Хозяин Балдева, пожилой человек, становился все более и более взволнованным и возбужденным по мере нашего разговора. Вначале он сказал нам, что сам обрабатывает 60 акров земли за исключением тех двух, что отдал в пользование Балдеву. Потом он сказал, что отец Балдева работал на кого-то другого, а сам Балдев проживает в деревне всего три года. Когда мы спросили, сколько зерна вырастает на его земле, а сколько на участке Балдева, он ответил, что никогда не позволял Балдеву пользоваться никакой землей, а потом заявил, что Балдев на него вовсе не работает. Чуть позже он сказал, что платит Балдеву 100 килограммов зерна каждый сезон. Он нервничал все больше, и противоречия становились все заметнее, так что в конце концов мы прекратили разговор и ушли. До этого мы говорили с другими землевладельцами, и они показали себя ловкими защитниками колии, полными официального двоемыслия и всячески демонстрирующими свои теплые чувства по отношению к «соединенным» с ними работникам. Хозяин Балдева, похоже, оказался одним из последних последователей старой школы, человеком, не способным понять, что древняя система должна измениться хотя бы внешне.

Может показаться, что Балдев и Мархи просто очень бедные издольщики, как многие другие крестьяне в развивающемся мире. Но нас не должно обманывать отсутствие открытого насилия: они рабы. Хозяин Балдева рассматривает его как свою собственность, покорное вьючное животное. Колия обладает даже большей стабильностью, чем рабовладельческая система на американском Юге. Конечно, это не жестокая и грубая кратковременная кабала нового рабства, но то, чего последняя достигает насилием, колия добивается чувством безнадежности. Балдев и Мархи полностью смирились со своей судьбой. Для того чтобы удерживать их в кабале, не нужно никакого насилия. Те, кто страдает от нового рабства, как женщины в публичных домах Таиланда, иногда теряют всякую надежды на свободу, но Балдев был уже рожден без всякой надежды. Постоянно живя на грани голода, он и его соседи преждевременно загоняют себя работой в могилу. Они редко жалуются. Они рассказывали мне свои истории абсолютно спокойно. Когда несколько поколений твоих предков были халваха, то для тебя существует мало других возможностей. Балдев полагает, что пока он может пахать, у его семьи будет по крайней мере еда. Но ситуация вокруг меняется, и у его хозяина есть серьезные резоны прятать Балдева в стороне от происходящего. Другие семьи в деревне с помощью правительства выбрались из кабалы. Балдев — последний пахарь, оставшийся у землевладельца, и без него хозяину придется платить сельскохозяйственным рабочим, чтобы его поля были вспаханы и убраны[91]. История Мунши, соседа Балдева, тем не менее показывает, что хозяин может получить прибыль, «восстановив раба в правах».


Перейти на страницу:

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика

Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность. Под девизом «Свобода исцеляет!» они разрушали стены психиатрических больниц, организовывали терапевтические коммуны и антиуниверситеты.Что представляла собой эта радикальная волна, какие проблемы она поставила и какие итоги имела – на все эти вопросы и пытается ответить настоящая книга. Она для тех, кто интересуется историей психиатрии и историей культуры, социально-критическими течениями и контркультурными проектами, для специалистов в области биоэтики, истории, методологии, эпистемологии науки, социологии девиаций и философской антропологии.

Ольга А. Власова , Ольга Александровна Власова

Медицина / Обществознание, социология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука