Односельцы

– - Вот и гляди, как тут обирают нашего брата, дураки.

– - Какой же тут обор?

– - А вот какой. Эти деньги пойдут в съезд. Съезд купит рожь у кого-нибудь из своей братии по хорошей цене; добавят, что не хватит, из казны, мужики сами заберут ее, и все дело в шляпе. А к рождеству, когда за рожь придется платить, начнет действовать Степан Иванов. Платить-то многим и тогда нечем будет, вот они и пойдут набиваться ему, кто коровой, кто жеребенком, кто леском из осеннего подела. Он и будет забирать это по самой дешевой цене, да еще кобениться.

– - А дядя мой чего раскошелился?

– - А вот погоди, сам узнаешь, дай приговор подписать.

Приговор был написан, прочитан и подписан. Его передали старшине. Андрей Егоров опять заговорил, и тон его голоса стал просительный:

– - Теперь я вам, братцы, еще вот что скажу, так как я вам сделал увагу, уважьте и вы мне. Пособите, кто может, скосить мне отцовскую пустошь, которую мне судом присудили…

Наступило молчание, которое долго никем не нарушались. Нарушил его Мельников. С клокотавшим внутри негодеванием, еле пересиливая себя, он вдруг подступил ближе к стоявшему со смиренным видом дяде и, обращаясь к сходу, крикнул:

– - Вот что, господа! Дядя, может быть, сделал вам добро, но за это добро он подбивает вас на худое. Если вы послушаете его, вам же самим не поздоровится. Он хотя обманом и утвердился на нашу землю, да вводного листа на нее не получил. А без вводного листа он шагу шагнуть на нее не смеет.

С Андрея Егорова сразу соскочило его смирение; он вдруг ощетинился, затряс головой и, тараща глаза и брызгая слюной, закричал:

– - Мне не нужно никакого вводного листа! Раз за мной суд утвердил, я и хозяин! А это одна придирка. Ты шустер да востер, так и хочешь против закону иттить…

Осип, Костин и еще кое-кто из мужиков поддержали Андрея Егорова; они подступили к нему и вместе с ним стали кричать:

– - Известно! Как же можно против закону? Суд присудил, и на это бумага есть! Чего еще хотеть!

Они кричали громко и горячо, глаза у них стали круглые, и в раскрытые рты видно было, как болтались их красные языки.

– - Я без всякого листа пойду траву косить!

– - Ступай и коси, а то глядеть на него!..

– - Чего глядеть-то, ишь чистяк какой! Против всех правил идет. Правила позволяют, а он не хочет давать!

– - И не дам!

– - А я скошу!

– - Попробуй!

– - Старшина… -- обратился было Мельников к Пряникову.

– - Я здесь не старшина, -- грубо оборвал его Пряников. Я здесь такой же крестьянин, как и ты; я здесь член общества, а хозяин схода староста.

– - Так вы разъясните старосте.

– - Старосту учить может земский начальник, обращайся к нему да жалуйся… А мое дело сторона.

И Пряников, заправив руки в карманы, пошел со сходки. Стали расходиться и другие мужики; только мужиков пять-шесть окружили Андрея Егорова и стали о чем-то переговариваться с ним…

XXV

Всю неделю шла горячая работа с покосом в лугу. Андрей Егоров, как человек одинокий, не мог выполнить своей угрозы выкосить спорную пустошь, не могли добраться до нее и Мельниковы, рассчитывая на следующее воскресенье.

В ночь под воскресенье Мельникову снился тяжелый сон, будто бы он ехал с покоса и попал в трясину. Он хотел помочь лошади и вдруг сам стал вязнуть.

Его охватил испуг. Он стал кричать, но у него пропал голос. Обливаясь потом и дрожа всем телом, Мельников проснулся и понял, что был сон.

Он облегченно вздохнул. В это время в горницу вошла взволнованная Софья и проговорила:

– - Говорили, что сегодня-то на пустошь пойдете, вперед нас там косят.

– - Кто?

– - Известно, дядя, -- Харитон Петров говорит.

– - Где он?

– - На крыльце стоит…

Мельников быстро вскочил, торопливо оделся, поплескал на лицо холодной воды из рукомойника и, прогнав сон окончательно, вышел на крыльцо. На крыльце, на лавочке, сидел Машистый.

– - Вон как у нас! Вы еще спите, а на вашем угодье работа идет.

– - Неужто правда?

– - Сам видел. Пошел было тоже с грехом покосить. Я себе то немного оставил, ну все-таки на одно утро -- на два хватит. Слышу, кто-то жвыкает за границей, думал, ваши, поглядел, а это твой дядя сам-шест.

– - Что же теперь делать?

– - Пойдем поглядим да отберем речи от них, а там можно присвидетельствовать, аль еще что…

И они пошли по усадьбе через поля по направлению к пустоши. Константин Иванович взволнованно говорил:

– - Что теперь остается делать, как жить, когда пошли такие дела? Мой отец прожил -- никому худого не сделал. Я всю жизнь только дышал деревней. Когда мальчиком попал в Москву, бывало, встретишь своего человека, как родному радуешься. В Питер попал, сколько думал, передумал, вот это бы деревне сделать, вот так-то, тому-то пособить, и вдруг ты оказываешься какой-то враг всем. Родной дядя на тебя поход объявил и себе помощников нашел!..

– - Потому это, -- сказал Машистый, -- никто твоих думок не знает, доброжелательства твоего не видит, а Андрей Егоров вон какую помощь оказал да сейчас по рублю посулил. Вот за рубль-то этот и пошли к нему.

– - А разве хорошо это?

– - Все, что ни делается, к лучшему, говорят, а там кто знает, може, и не так…