Одолей меня

Могу только догадываться, кто стрелял в меня транквилизатором; впрочем, паники нет. Убийство отца вселило в меня сверхъестественное спокойствие. Радоваться этому неправильно, ужасно, однако убить отца – означало преодолеть свой самый большой страх. Убив его, я почувствовал, что мне все по плечу.

Я свободен.

Мне надо сосредоточиться, понять, где я и что случилось. Надо разработать план нападения, план побега, план спасения Эллы, но мой рассудок будто осаждают со всех сторон.

Воспоминаний с каждой минутой становится все больше и больше.

Я не знаю, сколько еще могу воспринять. Не знаю, как долго будет длиться этот шквал и сколько еще мне предстоит узнать, эмоциональные открытия терзают мне душу.

Шесть месяцев назад я знал, что любил Эллу. Я знал, что отношусь к ней так, как ни к кому другому. Это чувство новое и дорогое, и нежное.

Важное.

Кроме того, каждый день – каждую минуту – за последние две недели меня бомбардировали такие воспоминания, о существовании которых я и не подозревал. События прошлых лет, связанные с нею. Ее смех, запах ее волос, блеск ее глаз, когда она в первый раз мне улыбнулась. То ощущение, когда держал ее за руку, когда все было новым и незнакомым…

Три года назад.

Как такое возможно, что я касался ее три года назад? Как мы вообще могли тогда знать, что можем быть вместе? Что она может касаться меня, не причиняя мне боли? Как могло так случиться, что все эти воспоминания были выдернуты из моей головы?

Я не представлял, как много я потерял. Но не представлял также, как много мне было чего терять.

Сильная тупая боль укоренилась во мне, принеся с собой всю тяжесть лет. Разлучиться с Джульеттой – Эллой – и раньше было невыносимо, а сейчас я, кажется, этого не переживу.

Эмоции душат меня.

Мне надо видеть ее. Держать ее. Привязать ее к себе. Не поверю ни единому слову отца, пока не увижу ее, не поговорю с ней сам.

Не могу сдаться. Нет.

К черту все, что произошло между нами там, на базе. Кажется, те события случились в другой жизни, с другими людьми. Как только я ее найду и спасу, я исправлю все, что было между нами. Чувство такое, будто внутри меня что-то умершее медленно возвращается к жизни – будто мои надежды и мечты воскресают, будто раны на сердце потихоньку затягиваются. Я ее найду. А когда найду, то сделаю все, чтобы вместе с ней, бок о бок, идти целую вечность.

Я глубоко вдыхаю.

И поднимаюсь на ноги.

Собираюсь с духом, ожидая знакомую острую боль из-за сломанных ребер, однако бок не болит. Осторожно ощупываю свой торс; синяки тоже исчезли. Трогаю лицо и с удивлением отмечаю, что кожа гладкая, чисто выбритая. Касаюсь волос и понимаю, что они стали прежней длины – до того, как я их обрезал.

Удивительно.

Я похож сам на себя. Как же приятно! Единственное, что огорчает, – на мне лишь халат, под которым я совершенно голый.

Как-то не по себе оттого, что я не одет.

Я хочу свою одежду. Хочу нормальные брюки. Хочу…

И тут, будто кто-то прочитал мои мысли, замечаю на ближайшем столе чистую одежду. Одежду, похоже, моего размера.

Беру свитер. Рассматриваю его.

Действительно, моя одежда. Я ее знаю. Я ее узнал. Вот мои инициалы – АУА – монограмма на манжете свитера. Это не случайно. Кто-то принес сюда мою одежду. Из моего же гардероба.

Меня ждали.

Я быстро одеваюсь, мысленно благодаря за чистую одежду, невзирая на обстоятельства. Уже почти застегнул ботинки, когда кто-то входит.

– Макс, – называю я, не поднимая головы. Осторожно наступаю на иглу, которую прежде бросил на пол. – Как дела?

Он громко хохочет.

– Как ты догадался?

– По шагам.

Он затихает.

– Даже не трудись отрицать. – Я выпрямляюсь, зажимая в руке шприц, и улыбаюсь, встречаясь с ним взглядом. – Последние две недели я слушал звук твоих тяжелых шагов.

Макс распахивает глаза.

– Я поражен.

– Признателен за бритье, – добавляю я, касаясь своего лица.

Он снова смеется, на сей раз тише.

– Ты был очень близок к смерти, когда я принес тебя сюда. Представь себе мое удивление, когда я нашел тебя, почти голого, сильно обезвоженного, истощенного, умирающего от голода. У тебя были сломаны три ребра. И на руках кровь отца.

– Три сломанных ребра? Я думал, два.

– Три, – повторяет Макс и кивает. – И еще ты умудрился повредить Парису сонную артерию. Отличная работа.

Я смотрю ему в глаза. Чему это он так радуется?

А потом догадываюсь.

– Он жив, да?

Макс расплывается в улыбке.

– Жив-живехонек, да. Несмотря на твою лучшую попытку убить его.

– Это невозможно.

– Ты, кажется, расстроен, – замечает Макс.

– Так и есть. То, что он выжил, наносит урон моему мастерству.

Макс никак не может справиться со смехом.

– Я и не знал, что ты способен так меня развеселить.

– Я вовсе не шучу.

Макс так и не может стереть улыбку с лица.

– Ты не скажешь мне, как он выжил? Так и будешь меня дразнить? – говорю я.

– Я жду жену, – отвечает он.

– Понятно. Она будет тебе суфлировать?

Макс приподнимает брови.

– Следи за языком, Аарон.

– Мои извинения. Уйди, пожалуйста, с дороги.

– Как я уже сказал, я жду жену. Она хочет тебе что-то поведать.