Одолей меня

– Подожди, Кенджи… Что случилось с остальными? В последний раз, когда я вас видела, ты истекал кровью. Брендана застрелили. Касл упал. Я думала, все мертвы.

Сначала он мне не отвечает.

– Ты совсем-совсем не знаешь, что случилось? – спрашивает наконец.

– Я знаю только, что не убивала всех тех людей на симпозиуме.

– О да? – Он явно удивлен. – Кто тебе сказал?

– Эммелина.

– Твоя сестра?

– Угу. Все так перепуталось. – Я тяжело вздыхаю. – Мне тебе столько всего надо рассказать. Но сначала… Пожалуйста, скажи, что все живы.

Кенджи колеблется.

– Как я думаю, да? Если честно, не знаю. Назира говорит, они живы. Она пообещала позаботиться об их безопасности. А еще… – Он останавливается и кладет мне на плечо свою невидимую руку. – Ты никогда не поверишь.

– Дай угадаю, – говорю я. – Андерсон жив.

Я слышу, как Кенджи резко вдыхает.

– Как ты узнала?

– Мне Иви сказала.

– И ты знаешь, что он вернулся в Сорок пятый сектор?

– Что? Нет!

– Ладно, говорю тебе – Андерсон снова на базе. Вернул себе пост Верховного главнокомандующего Северной Америки. Он объявился прежде, чем мы уехали. Назира рассказала мне, целую историю сочинил, что он болел, что наша команда распространяла лживые слухи в то время, как он лечился… и что тебя, как самозванку, казнили.

– Что? – Я в растерянности. – Чушь!

Кенджи наклоняется ближе.

– Что знаю, то и рассказал.

– И что мы будем делать, когда вернемся в Сорок пятый сектор? – спрашиваю я. – Куда нам теперь? Где жить-то?

– Черт его знает, – бурчит Кенджи. – Нам сначала надо выбраться отсюда живыми.

Наконец мы у выхода. Карточкой-пропуском Кенджи с легкостью отпирает дверь.

Дальше все просто. Невидимость не дает нас обнаружить. Как только мы забираемся в самолет, Кенджи сверяется с часами.

– Чтобы ты знала, осталось только тридцать минут. Такая договоренность. Тридцать минут, и если Назира с Уорнером не появляются, мы выдвигаемся одни.

Сердце у меня замирает.

Уорнер

Нет времени ни пугаться, ни расспрашивать Назиру о том, когда это она собиралась поведать мне, что может становиться невидимой. Так что делаю лишь то, что могу.

Едва заметно киваю.

– Кенджи доставит Эллу на самолет. Я жду тебя за дверью, – говорит она. – Сумеешь выбраться? Если ты станешь невидимым у всех на глазах, они нас обнаружат, пусть лучше думают, что ты просто убежал.

Опять киваю.

– Хорошо. Тогда до встречи.

Я жду секунду-две и направляюсь к двери.

– Эй, – рычит Ибрагим.

Я не спеша разворачиваюсь на пятках.

– Да?

– Куда собрался? – Он, вытащив пистолет из кармана, держит меня на мушке.

– В уборную.

Ибрагиму не смешно.

– Потерпишь, пока не вернется Макс. А там решим, что с тобой делать.

Я наклоняю голову. Пистолет в руке Ибрагима подозрительно похож на один из тех, что я стащил у отца.

Впрочем, неважно.

Я резко вдыхаю.

– Боюсь, не получится, – выдавливаю из себя улыбку. – К тому же я уверен, мы вскоре увидимся, так что соскучиться вы не успеете.

И сразу, не дожидаясь возражений, бросаюсь к двери. Однако Ибрагим быстрее.

Три выстрела.

Подряд.

Одна пуля находит свою цель, насквозь прошивает мою икру. Мне удается сдержать стон, хотя боль невыносимая.

За дверью Назира сразу накрывает меня невидимостью. Я могу наконец вздохнуть, прислонясь к стене.

– Черт, – не выдерживает Назира. – Схлопотал пулю?

– А ты как думаешь? – огрызаюсь я, стараясь дышать ровно.

– Проклятие, Уорнер! Если через пятнадцать минут мы не будем в самолете, они отправятся без нас.

– Что? Почему…

– Потому что я так сказала. Несмотря ни на что, мы должны выдернуть отсюда Эллу. Я не могу заставлять их ждать нас и рисковать жизнями.

– Твоя симпатия греет мне душу. Ну спасибо.

Она вздыхает.

– Куда тебя ранили?

– В ногу.

– Идти можешь?

– Думаю, через минуту смогу.

Я чувствую ее недоумение.

– Что это значит?

– Если проживу еще подольше, тогда, может, расскажу.

Развеселить ее не удалось.

– Ты действительно через минуту сможешь бежать?

– Ох, как бежать? Ты же спрашивала, могу ли я идти?

– Лучше бежать.

Я горько усмехаюсь. Что ж, самое верное сейчас – использовать новую способность отца, несмотря на расстояние. Чувствую, как затягивается рана, соединяются нервы, восстанавливаются сосуды и даже кусочек кости, однако времени требуется больше, чем хотелось бы.

– Сколько длится обратный перелет? – спрашиваю я. – Не могу вспомнить.

– У нас реактивный самолет, так что около восьми часов.

Я киваю, хотя Назира не может меня видеть.

– Сомневаюсь, что проживу восемь часов с открытой раной.

– Мне все равно. Две минуты, и я тебя забираю.

Хмыкаю в ответ, полностью сосредотачиваясь на перекачке целительной силы в свое тело. Я, будучи раненным, никогда не делал ничего подобного и совершенно не представляю, сколько сил и нервов потребуется для восстановления. Я полностью истощен. Голова трясется, челюсть ноет – так сильно я сжимаю зубы от боли, а нога адски горит. В процессе исцеления нет никакого кайфа. Еще и отец постоянно перемещается, наверное вместе с Ибрагимом ищут меня, что еще больше усложняет задачу.

– Уходим через тридцать секунд, – предупреждает Назира.

Я стискиваю зубы.

– Пятнадцать.

– Черт.

– Ты что, ругаешься? – удивляется Назира.