Дуэт Мела и Одри на сцене и в жизни вызывал раздражение и у голливудских кумушек. Зрелище Мела Феррера, каждый вечер получающего свою долю аплодисментов, наслаждающегося узурпированной славой, и подозрения, что он подмял Одри под себя, вызывали множество презрительных замечаний в прессе. Чувствовалось, что Мел — диктатор и собственник. 3 марта 1954 года в «Лос-Анджелес экзаминер» появилась статья Луэллы Парсонс под заголовком «Нью-йоркская болтовня»: «Весь Нью-Йорк говорит об Одри Хепбёрн и Меле Феррере, отношения между которыми не только романтические, но и профессиональные. Одри не даёт интервью и не позирует фотографам без Мела, и наоборот... Мел не теряет её из виду даже на пять минут, а она словно околдована им. Одри не первая подпала под обаяние Феррера. Сейчас он свободен, то есть может произойти всё что угодно». Это последнее замечание — намёк на недавний развод Мела Феррера.
В довершение всего мать Одри, остававшаяся в Англии вплоть до премьеры «Ундины», приехала в Нью-Йорк. Но Одри избегала её и оставалась в маленькой квартирке, где жила вместе с секретаршей и двумя чёрными пуделями, которых подарил ей Мел. Любимый всегда был рядом, как тень, и оберегал её. Номер её телефона держали в тайне, даже её пресс-секретарь и директора театров его не знали. Если нужно, она звонила им сама. На самом деле Одри больше всего был нужен покой. Она теряла вес, что было видно по её костюму Ундины. Заговорили об анорексии. Встревоженные друзья объясняли её состояние работой, которая быстро набрала обороты. Мел позаботился о том, чтобы на каждом представлении в театре дежурил врач. «Ну вот, — говорили хроникёры, — у Одри Хепбёрн нервный срыв». Они были правы.
Мел Феррер, обладавший не только экспансивным темпераментом, но и даром делать ядовитые замечания о тех, кого в чём-то подозревал или ненавидел, явно был главным виновником. Ему не вполне верили, когда он объяснял, что, удаляя от Одри журналистов, только заботится о её хрупком здоровье. Это была правда, но не вся. Одри была хрупкой не только физически. Как русалка из «Ундины», она была покорена встреченным ею рыцарем, который хотел, чтобы она принадлежала ему одному. Но сможет ли она приспособиться к браку?
Баронесса ван Хеемстра в этом сомневалась, особенно когда увидела чародея Мела. Когда-то она не могла устоять перед такими мужчинами, но потом научилась их остерегаться. Хроникёры передавали сплетни и слухи о скорой помолвке между Мелом Феррером и Одри. Но баронесса постоянно требовала опровержений. Она категорически отказывалась считать Мела Феррера, который уже трижды был женат, достойным претендентом на руку своей дочери. Разрываясь между ними, Одри страдала от их ожесточённой борьбы.
Она попыталась получить амнистию по случаю церемонии вручения премии «Оскар», на которую она была номинирована за роль в «Римских каникулах». Официально она не могла отправиться на западное побережье, поскольку всё ещё играла в «Ундине» в Нью-Йорке. Однако 25 марта 1954 года Одри поспешно убежала со сцены и в костюме и гриме Ундины помчалась в театр «Эн-би-си сенчури», где в прямом эфире транслировалась церемония из Лос-Анджелеса. Она едва успела переодеться в белое вечернее платье от Живанши и села рядом с матерью в зале, где был весь цвет шоу-бизнеса. Её соперницами были Ава Гарднер («Могамбо»), Дебора Керр («Отныне и во веки веков»), Мэгги Мак-Намара («Синяя луна») и Лесли Карон («Лили»), В Голливуде Фредрик Марч вскрыл конверт и объявил имя счастливой избранницы: «Одри Хепбёрн». В Нью-Йорке, под гром аплодисментов, поклонники вытолкнули её к сцене. Она заблудилась, очутилась за кулисами — и принуждённо улыбалась, чтобы загладить эту ошибку. Джин Хершолт протянул ей вожделенную статуэтку, и Одри произнесла полагающиеся по случаю благодарности, выразив признательность всем, кто помогал ей на заре карьеры. И закончила: «Я не допущу, чтобы этот “Оскар” вскружил мне голову и отвлёк от моей первейшей цели: стать по-настоящему великой актрисой».
Несколько дней спустя Одри получила и премию «Тони» как лучшая театральная актриса года за исполнение «Ундины». Она — самая титулованная актриса США, но никогда ещё она не чувствовала себя такой больной. В довершение всего она не в ладу с собой. Всех, кто восхищается ею как актрисой, журналистам, курящим ей фимиам, она отвечает: «Разве я когда-нибудь смогу подняться так высоко? Это всё равно что получить в подарок, когда ты ещё ребёнок, нечто слишком большое, для чего нужно ещё подрасти». Измученная спектаклями, она даже уверяла: «Мне нелегко даётся игра. Мне приходится страшно много работать для малейшей частички того, что из меня выходит». Она не пропустила ни одного представления, но в мае врач потребовал, чтобы они прекратились.