Одри Хепбёрн

«Я подумала, что смогу “сыграть” эту героиню. Для меня это был настоящий переворот. После стольких фильмов мне уже не казалось, что я дилетантка; я знала, что мне всегда придётся чему-то учиться, но я, наконец, обнаружила, что могу и привносить кое-что от себя. Я знала, что эта роль станет вызовом, но хотела его принять», — объясняла Одри. Единственное утешение — обаяние её партнёра Джорджа Пеппарда. Физически они составляли прекрасную пару. Джордж Пеппард играл молодого писателя, въехавшего в нью-йоркский дом, где жила Холли, и благодаря запасному выходу, по которому можно попасть с одного этажа на другой, нашедшего любовь.

Но Одри никогда не работала с актёром, прошедшим школу Ли Страсберга[42]. Она быстро обнаружила, что работа с актёром, усвоившим метод Станиславского, выводит её из равновесия. Он был с ней очень мил, но ей становилось не по себе от его потребности всё анализировать. Он не делал ни малейшего жеста без предварительных долгих раздумий. Это только усилило чувство ненадёжности, которое Одри испытывала на съёмках. В одной из сцен её партнёр произносит слова, которые, как она себя убедила, предназначались именно ей: «Знаешь, что с тобой не так? Ты трусиха. И больше ничего. Ты боишься поднять голову и сказать: “Жизнь есть жизнь”. Люди влюбляются, люди хотят принадлежать друг другу, потому что это единственный шанс стать счастливыми. Ты называешь себя свободной, дикой. И ты так боишься, что кто-то посадит тебя в клетку. Детка, ты уже в клетке. Ты сама её создала... Она всегда будет с тобой, потому что, куда бы ты ни отправилась, от самой себя тебе не убежать».

Работа с Джорджем Пеппардом развила у Одри комплекс неполноценности. В отличие от него, она редко использовала технические приёмы. Её игра не опиралась ни на что. Она руководствовалась только инстинктом. Начинала она как балерина, и ей зачастую было трудно поверить в то, что она актриса. Режиссёр Уильям Уайлер воспринимал её огромное желание добиться успеха как знак «здорового честолюбия» и намекал на её «искреннее и честное побуждение справиться, не расталкивая локтями других». Когда она снималась, фильм становился приоритетом номер один, и всякая светская жизнь была исключена. Так, одно весёлое итальянское семейство, дававшее приём в честь Одри во время съёмок «Войны и мира», удивилось, когда Ферреры откланялись ещё до окончания приёма. «У меня завтра трудный день», — объяснила Одри ошарашенной хозяйке.

Её партнёрша Патриция Нил вспоминает о сосредоточенности актрисы и о её сильно ограниченной светской жизни во время съёмок: «У меня была только одна сцена с Одри, но она повела себя очень дружелюбно и даже пригласила меня поужинать у неё дома. Мел был очень строг, пока готовилась еда: один бокал вина, лёгкий ужин — и спать. Мне показалось, что, когда я вернулась к себе, было ещё светло. Я ещё никогда в жизни не ужинала так быстро. Во всяком случае, я поняла, каким образом она поддерживала свою красоту». Продюсер Хэл Уоллис тоже вспоминал о скудости ужина у Ферреров: «Прислуга подала блюдо с очень большой рыбой — ни супа, ни закуски, ни десерта. И Одри, изящная, словно статуэтка из дрезденского фарфора, в платье от Живанши, с наслаждением скушала маленький кусочек этого морского чудовища».