Одураченные. Из дневников, 1939–1945

«Разум у всех затуманен и помрачен», — писал Фридрих о своих соотечественниках, поддавшихся промыванию мозгов: «Vernebelt, verdunkelt sind alle Hirne!»[30] То же самое думал он и о главах других государств, которые по-прежнему верили в ложь Йозефа Геббельса и пасовали перед угрозами Гитлера. Они с Паулиной совершили две короткие поездки во Францию — в Страсбург в 1937 году и в Форбак в 1938-м, — чтобы отправить письма Корделлу Халлу, госсекретарю в кабинете Франклина Делано Рузвельта, с описанием репрессивных германских порядков. Фридрих призывал Халла отказаться от нейтралитета Америки[31], а вернувшись из Форбака, начал описывать «настроения и картины», которые наблюдал вокруг. В первой такой заметке от 26 сентября 1938 года он рассказывает, как встревожили жителей его городка притязания Гитлера на Судетскую область Чехословакии; они не были готовы к новой войне с Англией и Францией. Но главы этих двух стран неверно оценили происходящее и пошли на поводу у потрясавшего кулаками Гитлера. «Весьма жалкий персонаж» — так отозвался Фридрих о британском премьер-министре[32].

Успех воинственной внешней политики побу-дил нацистов ужесточить порядки внутри страны. В крупных городах притеснение граждан Германии еврейской национальности продолжалось уже не один год, коричневорубашечники разоряли еврейские лавки и преследовали людей на улицах. Ночью 9 ноября 1938 года штурмовики устроили погромы по всей стране, так что даже небольшие города охватила исступленная ненависть, уже ставшая характерной для Берлина и Мюнхена. Той Хрустальной ночью (Kristallnacht) в Лаубахе Альберт Гаас, школьный учитель и предводитель местной группы СА, повел толпу мимо здания суда к дому Хайнеманнов[33]. Фридрих попросил главного судью Людвига Шмитта распорядиться, чтобы полицейские проводили еврейские семьи, проживавшие в Лаубахе и окрестностях, в здание суда. Судья отказал[34]. Паулине не больше повезло с фрау Деш, возглавлявшей отделение нацистской женской лиги. Евреев избивали всюду, где находили, имущество из их домов выбрасывали на улицу, а затем растаскивали или ломали. Свитки Торы и книги из синагоги Лаубаха сожгли на рыночной площади. На следующий день полиция взяла пострадавших под стражу, но не для защиты, а чтобы еще больше припугнуть.

Фридрих хотел, чтобы Гааса и еще одного виновника беспорядков, Вильгельма Рухла, привлекли к ответственности. Судья Шмитт сказал, что для этого ему нужно, чтобы два фактических свидетеля дали показания под присягой — причем таким свидетелем нельзя признать еврея[35]. Найти подходящих людей оказалось невозможно. Когда Фридрих предложил собственное письменное свидетельство и показания Паулины, Шмитт раздраженно ответил, что Паулина сама под следствием и отправится в концентрационный лагерь. «Как и вы», — мрачно добавил судья.

Паулина не захотела вступать в женскую лигу, сочувствовала евреям, да еще сын у нее был в Америке — в понимании нацистов это означало одно: у жены судебного управляющего есть еврейские корни. По настоянию фрау Деш судья Шмитт распорядился тайно проверить родословную Паулины и передал дело председателю регионального суда Герману Кольноту в Гиссене. Девятого ноября, накануне Хрустальной ночи, Кольнот согласился провести следствие и направил соответствующие рекомендации своему руководителю в Дармштадте, верховному председателю регионального суда Людвигу Скрибе.

Взбешенный тем, что под прицел попала его жена, Фридрих собрал семейные документы Паулины и отвез их в Дармштадт. На обложке пухлой папки с собственным семейным архивом он написал: «В доказательство арийского происхождения судебного инспектора Кельнера из Лаубаха». Свидетельства о рождении и смерти, крестильные документы, позволявшие проследить семейное древо Паулины и Фридриха вплоть до начала XVII века, вполне удовлетворили председателя Скрибу. Восемнадцатого ноября он вынес краткую резолюцию, подписанную от его имени судьей, доктором Мейером, и адресованную председателю Кольноту и судье Шмитту, — закрыть дело. Тема резолюции звучала так: «Судебный инспектор Кельнер из Лаубаха. — Касательно рапорта председателя регионального суда Гиссена от 9 ноября 1938 года». Текст состоял из двух предложений: «Прошу вернуть приложенные документы фигуранту рапорта. Сомнения в чистоте германских корней у его жены необоснованны». Позже, когда документ уже попал к Фридриху, тот добавил перьевой ручкой на полях еще два слова: «Сомнения в чистоте германских корней у него и его жены необоснованны».