Фридрих вел записи целый год, а 30 августа 1939 года завершил последний текст и поставил подпись под заключительным абзацем: «Это был глас вопиющего в пустыне, но я чувствовал, что обязан записывать мысли, владевшие мною в то роковое время и разрушавшие мою нервную систему, чтобы потом — будь это возможно — нарисовать моим потомкам подлинную картину событий». Он был эмоционально изможден, попал под слежку за высказывания, и хорошо еще, что не угодил в концлагерь. Их сын находился по ту сторону Атлантики, так что они могли никогда не увидеть собственных внуков. К тому же Фридриху было пятьдесят четыре, ишиас отдавался болью в его покалеченной ноге и развивалась астма.
Но «роковое» время только начиналось. Через два дня после того, как Фридрих поставил финальную точку в своих заметках, Германия захватила Польшу. Блицкриг! Страшное явление — война — требовало не просто разрозненных заметок, а методичного освещения. Отец призывал его ответить на «Майн Кампф» Гитлера. И вот ответ: свой дневник военного времени он назвал «
До войны он вел записи на разрозненных чистых листах. Для дневника стал использовать бухгалтерские книги в перелете, с разлинованными страницами. Иногда он решал сделать дополнительную запись, чтобы подробнее остановиться на какой-либо теме или описать событие, не включая его в дневник. В таких случаях он использовал чистые листы.
Вскоре после нападения на Польшу Фридрих написал сопутствующий текст, подводя итог первым неделям дневника, и назвал его «Начало сентября 1939 года». Хорошо, что он это сделал. Много лет спустя первая дневниковая тетрадь и довоенные записи, по всей видимости, будут украдены, а позднее обнаружатся уже без первых страниц с записями от 1–12 сентября. Из довоенных текстов останутся только три.
В тексте «Начало сентября 1939 года» примечательная деталь: Фридрих знает, что за ним следит наиболее фанатичная и опасная нацистская организация —
Это был не единственный соглядатай-нацист. Пятнадцатого ноября 1939 года Фридрих написал: «Очередная попытка прицепиться ко мне». Судебный исполнитель и действующий комендант Генрих Шердт решил разобраться, почему Фридрих и Паулина отказали солдату, которого они должны были разместить у себя в квартире. Пассивное сопротивление супругов отчасти заключалось в том, чтобы по мере возможности не помогать войне. Но им пришлось отдать комнату, и позже Шердт не преминет уточнить у солдата, доволен ли тот хозяевами. «Бывший полицейский старается собрать на нас компромат, забывая, видно, хорошую поговорку: отольются кошке мышкины слезки»[36]
.Когда к ним приходили сборщики средств из «Национал-социалистической народной благотворительности»{6}
(NSV), они жертвовали мало или вовсе отказывали. В январе 1940 года корпусной NSV Георг Вальтер прислал Фридриху письмо, в котором просил сделать небольшое пожертвование. На это Фридрих опрометчиво съязвил — и пожалел об этом, уже отправив ответ. «Так как есть все основания предполагать, [как и в случае с дополнительным пожертвованием NSV], что против меня опять что-то замышляют… Осмотрительность — матерь мудрости»[37]. Эльзе Гросс, прислуга судьи Шмитта, искавшая у Паулины утешения, когда переменчивая фрау Шмитт перегибала палку, предупреждала: «Герру Кельнеру следует поменьше говорить о политике, доктор Шмитт сообщил о нем Потту, шефу нацистской партии»[38].За Паулиной тоже следили во все глаза. В одном из текстов, не включенных в дневник, Фридрих отдал ей должное: «Несколько лет подряд руководители Национал-социалистической женской лиги и корпуса „Помощницы вермахта“ (