Одураченные. Из дневников, 1939–1945

После допросов в Гиссене и Лаубахе Фридрих доверял такие суждения только своему дневнику. По словам прислуги, Эльзы Гросс, за ним шпионил еще кое-кто. Новая машинистка, находившаяся в подчинении у Фридриха, фрейлейн Хельга Эль-бе, недавняя выпускница школы, передавала его высказывания судье Шмитту, который вернулся с фронта домой на длительную побывку.

Каждый раз успехи Германии, особенно в России, омрачали настроение Фридриха. Он знал, что убийства и разрушения ничего не принесут его стране: как только Соединенные Штаты откажутся от нейтралитета, они отбросят Германию назад, к прежним границам. Хуже всего, по мнению Фридриха, было то, что нейтралитет сохраняли не только по ту сторону океана, но и здесь, совсем рядом: Швейцария и Швеция поставляли Германии стратегически важные материалы почти до конца войны. «К тому, кто поддерживает агрессора, нужно относиться как к агрессору. Смерть поставщикам оружия!»[46]

В дневниковых записях проявился новый мотив — ужас от боевых действий и массовых убийств на Востоке, о которых умалчивали официальные сводки, но рассказывали солдаты, вернувшиеся на побывку или попавшие в госпиталь. Чудовищные вещи творились и всего в часе езды от Лаубаха, в психиатрической клинике в Хадамаре. Лишь однажды Фридрих упомянул своего отца, размышляя: «Что он, сторонник мира, сказал бы об этой жуткой мясорубке?»[47]

Четвертого августа 1941 года на Лаубах упали две бомбы, не причинив вреда. Майнцу тогда повезло меньше, а через месяц Фридрих и Паулина отправились проведать родственников. По пути они увидели немало мест, разбомбленных Королевскими ВВС. Неточность попаданий и сомнительный выбор целей мало обрадовали Фридриха. Если Англия намерена победить, она должна направить на землю Германии пехоту и танковые дивизии.

Как-то раз, уже концу их пребывания у матери Паулины, среди ночи их разбудили сирены противовоздушной обороны. На рассвете на пороге появились сестры Паулины — Кэте и Лина, последняя была с мужем, Генрихом Фарбахом[48]. Дом, в котором находились их квартиры, пострадал. Фридрих с зятем отправились сфотографировать здание и посмотреть, что можно спасти из имущества. Генрих Фарбах пнул обломки и пообещал, что в отместку люфтваффе разрушат весь Лондон. Фридрих спросил, неужели Генрих готов уничтожить целый город и убить миллион человек из-за одного здания. Оказалось — действительно готов: «Лондон кишит евреями», — мрачно произнес зять.

Беспричинной ненависти к евреям посвящены дневниковые записи следующего месяца. Истребление еврейского населения в Польше показало, как низко пали соотечественники Фридриха, и потому он гневно заявляет: «Немецкому народу надо бы уже сегодня трепетать от страха, предчувствуя неизбежность отмщения»[49]. Каждый раз, фиксируя очередную удручающую новость, он спрашивал себя, сколько еще будет продолжаться весь этот ужас.

Ужас охватил и Америку, когда Япония внезапно атаковала американский флот в Пирл Харбор. Будучи мастерски спланированной и исполненной, по сути это была такая же вероломная военная операция, как и нападение Германии на СССР. Фридрих уже не сомневался в том, каким будет исход войны.

Неизбежный конец

У Фридриха и Паулины был очень узкий круг друзей, которым они могли доверять. Они обменивались новостями, ценили, что могут обо всем говорить открыто, и мучались тем, что это опасно делать при всех. Они не были молодыми и дерзкими, не пускали под откос поезда. За реальное сопротивление — даже за такую малость, как листовки союзников, которые они оставляли в общественных местах, — их могли казнить. Как правило, утешали они себя тем, что людям с черной душой рано или поздно перестает везти.

Когда рабочую неделю увеличили до шести дней, времени собираться с друзьями почти не осталось. По воскресеньям Фридрих и Паулина будут гулять на природе, ходить в лес, подниматься в предгорья Фогельсберга (что означает Птичья гора). Они искали место для дома, где планировали встретить старость. Хотели после войны остаться в Лаубахе, возродить местное отделение социал-демократической партии и сделать все возможное, чтобы фашисты не вернулись к власти.

В марте 1942 года они провели несколько недель на юге Германии, в городе Фройденштадте, окруженном величественными холмами массива Шварцвальд (Черный лес) и зелеными чащами. Прежде несколько раз они ездили туда с Фрицем на каникулы. Поскольку нужды армии были теперь превыше всего, это сказалось на системе железнодорожного сообщения: вагоны были набиты битком, поезда шли с опозданием, так что привычный путь занял в два раза больше времени. Обычно красочный и оживленный город превратился в большой мрачный госпиталь. Вместо беспечных туристов, слонявшихся от одной торговой лавки к другой, вдоль тротуаров хромали солдаты, находившиеся здесь на лечении, они же заполняли скамейки в парке. Вместительные отели стали военными госпиталями. Большинство магазинов закрылось; остальные работали лишь несколько часов в день. «В общем, унылая картина».