Одураченные. Из дневников, 1939–1945

Девятнадцатого февраля 1940 года Фридриха вызвали в Гиссен к председателю регионального суда Герману Кольноту и крайсляйтеру Генриху Бакхаусу — на них с Паулиной стали поступать жалобы[40]. Позднее в тот же день Фридрих опишет эту встречу на отдельном листе, частично — в форме диалога.

Бакхаус: О вас нехорошо отзываются.

Кельнер: К сожалению, я это вижу. Но не пойму почему.

Бакхаус: Партия и «Национал-социалистическая народная благотворительность» много раз на вас жаловались. Вы не вступили ни в одну организацию. И ваша жена в работе женских организаций не участвует.

Председатель Кольнот: Жена должностного лица не имеет права, как она, стоять в стороне. Чиновники должны подавать правильный пример.

Бакхаус открыл папку и протянул Фридриху двухстраничное письмо с жалобой, составленной корпусным Вальтером.

«Если бы вы расширили круг общения и поддерживали дружеские отношения с ответственными лицами вроде Вальтера, — продолжил председатель Кольнот, — трений бы не возникло».

В этот момент внимание Фридриха привлек лист, прикрытый второй страницей письма: это была записка, случайно попавшая под скрепку, когда письмо извлекали из папки. Он прочел леденящие душу слова, написанные местным руководителем «Национал-социалистической благотворительности» Эрнстом Меннигом: «Своим поведением Кельнер плохо влияет на население, поэтому нам представляется, что было бы лучше удалить его из Лаубаха»[41].

Фридрих встревожился, повысил голос: поведение Вальтера и его подход не соответствуют тому, как правила, «установленные председателем рейхстага», предписывают вести себя корпусным. Кольнот и Бакхаус оцепенели при упоминании любимчика фюрера, фельдмаршала Германа Геринга, который командовал люфтваффе и возглавлял парламент.

«Корпусных наделили самыми широкими полномочиями, чтобы они сохраняли уважение к каждому гражданину, именно это я объяснил Вальтеру, — продолжал Фридрих. Он сослался на еще одного приближенного Гитлера. — Сожалею, что вам пришлось разбираться с этой ерундой. Все это легко можно было уладить в Лаубахе, между мной и Вальтером. Но если уж предавать недоразумение огласке, то только не так. Я бы настаивал на официальном слушании и мог бы использовать более весомые аргументы». Эти «весомые аргументы» были обусловлены извне. Коль скоро колеса нацистской государственной машины требовалось держать в движении, представителей чиновничьего аппарата нельзя было просто так отдать в руки гестапо. Они имели право на судебное разбирательство — Гитлер распорядился, чтобы его заместитель Рудольф Гесс следил за всеми судами над чиновниками. Все трое находившихся в этой наполненной напряжением комнате знали: берлинский начальник останется недоволен, что его беспокоят из-за мелких дрязг.

«Дальше это не пойдет», — ответил председатель Кольнот и добавил: он, дескать, свое дело уже сделал — ознакомил Фридриха с некоторыми жалобами. Впрочем, по мрачному взгляду крайсляйтера Бакхауса было ясно, что на этом все не закончится.

Хотя в Гиссене Фридрих храбрился, встречу он описывал в подавленном состоянии духа. Он знал, что с теми, кто лишает нацистов ощущения пол-ной власти, не церемонятся. Поэтому запись завершал гнетущий вывод: «Закона и справедливости больше нет»[42].

Более серьезными последствиями грозил конфликт, случившийся месяц спустя. Двадцать второго марта в кабинете Фридриха появился Шердт и сообщил, что его вызывают в магистрат на разговор с бургомистром Хеги и руководителем местного отделения нацистской партии Поттом. Фридрих заявил, что сначала ему нужно спуститься к себе в квартиру, и велел Паулине ехать в Майнц, если он не вернется к полуночи. Увидев маячащего в дверях судебного исполнителя, Паулина быстро все поняла.

Бургомистр был моложе Фридриха на несколько лет, всегда знал, чего хочет, и цепко держался за власть. И он, и ортсгруппенляйтер Отто Потт были на хорошем счету в Третьем рейхе: оба умели убеждать евреев, что собственность лучше продать за бесценок. Они стали расспрашивать Фридриха о его отношении к национал-социализму, Адольфу Гитлеру и другим нацистским вождям. Хотели, в частности, выяснить, почему он отказался стать добровольным казначеем местного отделения Колониальной лиги, с неохотой размещал в своей квартире солдат и не проявлял товарищескую солидарность — не участвовал в совместных празднованиях, в том числе — дня рождения фюрера. Потт упомянул анонимные жалобы: якобы Фридрих невыгодным образом сравнивал Германию с Англией и Америкой. «Еще раз что-то подобное, — пригрозил предводитель нацистов, — и вас с женой отправят в концлагерь».