Читаем Одушевленный ландшафт. Сборник статей полностью

Пространство дифференцировано, анизотропно, полимасштабно, полиритмично, сложно пронизано смыслом и деятельностью, а качество доминирует над количеством и формы над формулами — но пространство ли это? Ландшафт радикально отличен от привычных пространств, будь то пространство ньютоновской механики или идейно сходных с ней классической экономики и социологии. В ландшафте нет оснований задать отдельно геометрию и физику (экономику, семантику), как в текстах трудно по отдельности задать синтаксис и семантику. Синтаксис текста и морфология ландшафта семантичны. «Мифопоэтическое пространство всегда заполнено и всегда вещно; вне вещей оно не существует, и, следовательно, в определенном смысле категория пространства в этих условиях не может быть признана вездесуще-универсальной» [Топоров 1983, 233]. Ландшафт — аристотелианское пространство [см.: Визгин 1982]. Обычное выражение «нанести на карту» имеет неявной пресуппозицией то, что карта — не пустое несущее пространство, но уже насыщенное смыслами.

Идеальному ландшафту присущ единый стиль, выражающийся в рисунке ландшафта. Идеальный ландшафт равно и красив и удобен (но отнюдь не прост, а сложен) для жизни, в том числе и буквально — для ходьбы: тем самым это ковер мест; эта метафора эвристична, в том числе при представлении ковра иконическим текстом, требующим движения для постижения. Ковер — сплетение многих разноцветных линий, образующих единый узор. Взаимная пригнанность всех деталей, форма, воспринимаемая как художественное произведение, единая цветовая гамма. Здесь нет телесных, визуальных и смысловых лакун и конфликтно-барьерных границ.

Отдельные места — не фрагменты, они живут в целом композиционно, функционально и визуально. Значимые места не доминируют над местами, а выражают их специфику. Существенны разные расчленения ландшафта, выделение его отдельных мест разными, дополняющими друг друга способами, в том числе для разных групп, разных функций, в разные сезоны.

Ландшафт красив без специальных «украшений». ландшафт не разделен на зоны прекрасного и безобразного, его красота достигнута не вкраплением отдельных «красивых мест» — но гармонией целого. Избыток красивости портит ландшафт. Ландшафт смотрится как живая картина, читается как поэзия, звучит как музыка, благоухает букетом ароматов.

Идеальный ландшафт — цветущее разнообразие мест и направлений, живой диалог мест. Естественно привилегированные направления организуют ландшафт. Их много, как и осей симметрии. Ландшафт сложно симметричен. Неизбежная асимметрия функциональна и несет особый смысл.

Сплошные ландшафтные среды

Представим себе обычный предмет мебели — стул. Во-первых, он имеет некоторые составные части — ножки, спинку, сиденье. В обобщенном образе стула как такового составные части в единстве с их конструкцией образуют архетип стула. Во-вторых, разные стулья могут быть классифицированы, сгруппированы на основании общих признаков, это классы. В-третьих, стулья могут быть по-разному расставлены в пространстве, образуя разные конфигурации. В-четвертых, стулья и иные предметы мебели — столы, шкафы — образуют целостные комплекты-гарнитуры. И т. д. — различие этих аспектов вполне очевидно. Если представить себе все эти предметы сросшившимися и даже слившимися в единую ткань «стульность», то провести различие частей стула, класса стульев, гарнитуров и т. д. окажется почти невозможным. Это лишь некоторое приближение к ландшафтной ткани и указание на трудности морфологии ландшафта. В географии все эти ситуации еще и районируются и картографируются, что позволяет систематизировать данные и представлять дифференциацию среды, но затрудняет уяснение статуса этих процедур. Сила и слабость карты в том и состоит, что карта единым образом показывает и расчленение ландшафтного фона, и его дифференциацию. Продолжу сравнение. В музыкальном произведении очевидны отдельные звуки (и дискретный способ их записи — ноты), но музыкальный поток един и сплошен.

Трудность представления морфологии ландшафта обычным образом состоит, по-видимому, и в том, что сам язык, будучи дискретным, легче описывает дискретные универсумы, а сплошные непрерывные среды лишь тогда, когда есть математический формализм. Кроме того, для культуры и науки ландшафт экзотичен как все маловажные далекие периферийные явления. Всюдный ландшафт, вместилище культуры, — ее далекая периферия. Дело еще и в том, что морфология разработана в разных сферах знания для совокупностей от четливых отде льностей [о морфологии сплошных сред см.: Каганский 1989; Чебанов 2017]. Морфология ландшафта — морфология без явных индивидов, их статус проблематичен!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Масса и власть
Масса и власть

«Масса и власть» (1960) — крупнейшее сочинение Э. Канетти, над которым он работал в течение тридцати лет. В определенном смысле оно продолжает труды французского врача и социолога Густава Лебона «Психология масс» и испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета «Восстание масс», исследующие социальные, психологические, политические и философские аспекты поведения и роли масс в функционировании общества. Однако, в отличие от этих авторов, Э. Канетти рассматривал проблему массы в ее диалектической взаимосвязи и обусловленности с проблемой власти. В этом смысле сочинение Канетти имеет гораздо больше точек соприкосновения с исследованием Зигмунда Фрейда «Психология масс и анализ Я», в котором ученый обращает внимание на роль вождя в формировании массы и поступательный процесс отождествления большой группой людей своего Я с образом лидера. Однако в отличие от З. Фрейда, главным образом исследующего действие психического механизма в отдельной личности, обусловливающее ее «растворение» в массе, Канетти прежде всего интересует проблема функционирования власти и поведения масс как своеобразных, извечно повторяющихся примитивных форм защиты от смерти, в равной мере постоянно довлеющей как над власть имущими, так и людьми, объединенными в массе.http://fb2.traumlibrary.net

Элиас Канетти

История / Обществознание, социология / Политика / Образование и наука
Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители
Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители

Анархизм — это не только Кропоткин, Бакунин и буква «А», вписанная в окружность, это в первую очередь древняя традиция, которая прошла с нами весь путь развития цивилизации, еще до того, как в XIX веке стала полноценной философской концепцией.От древнекитайских мудрецов до мыслителей эпохи Просвещения всегда находились люди, которые размышляли о природе власти и хотели убить в себе государство. Автор в увлекательной манере рассказывает нам про становление идеи свободы человека от давления правительства.Рябов Пётр Владимирович (родился в 1969 г.) — историк, философ и публицист, кандидат философских наук, доцент кафедры философии Института социально-гуманитарного образования Московского педагогического государственного университета. Среди главных исследовательских интересов Петра Рябова: античная культура, философская антропология, история освободительного движения, история и философия анархизма, история русской философии, экзистенциальные проблемы современной культуры.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Петр Владимирович Рябов

Государство и право / История / Обществознание, социология / Политика / Учебная и научная литература