Офелия

Она отпустила его руку и вынырнула вдруг прямо перед мальчишкиным лицом – настолько близко, будто собиралась поцеловать Питера. Он замер, разглядывая свое отражение в черных блестящих глазах. И успокаивающе улыбнулся:

– Да, я такой. Питер. Человек.

Офелия опять открыла рот и, протянув руку, коснулась лица Питера.

– Я, – подтвердил он.

Русалочка взяла его за запястье и положила ладонь себе на макушку.

– Ты, – согласился Питер.

Ладони человеческого мальчишки и девочки-оттудыша соприкоснулись. Питер осторожно переплел свои пальцы с тонкими слабыми пальчиками Офелии, ощутив маленькие перепонки между фалангами.

– Друзья, – закончил он с облегчением, глядя на довольную улыбку русалочки. – Мы друзья. Питер и Офелия.

Глава 20

Утром, пока младшие дети завтракали, миссис Палмер паковала грязное белье в прачечную. Питер ужасно нервничал, слушая из-за стола, как мама возится в кладовой, куда скидывались вещи для стирки. Он все ждал, что вот-вот она обнаружит его пижамные штаны – мокрые, перепачканные на коленках землей, – и разразится скандал.

«Конечно, она спросит, куда я хожу по ночам, – мрачно думал Питер, колупая скорлупу сваренного на завтрак яйца. – Агата скажет, что я лазаю к соседям воровать клубнику. Или таскаю у Ларри сигареты, а по ночам курю за дровяным сараем. Может, соврать, что я гоняю ночью на велике по пустой дороге до Дувра и обратно? За это влетит меньше, чем за Офелию. Наверное».

Он зря боялся: все обошлось, мама не заметила среди белья его грязной пижамы. Приготовленное в стирку упаковали в мешок, и горничная увезла его в прачечную. Питер расслабился и спокойно допил какао с бутербродами.

– Ты чего такой? – спросила Агата, не сводя с него внимательных глаз.

– Какой? – не понял Питер.

Агата откинула назад завитые локоны, повела плечами. Ситцевый сарафан в мелкий синий цветочек сидел на ней, как на вешалке. Но сегодня Питеру не хотелось говорить сестре гадости.

– Ну… Ты такой довольный и таинственный, будто проглотил солнце, и оно теперь сияет у тебя внутри, – сказала сестра, хрустя стеблем сельдерея.

– Ешь больше маминых пирожков – и солнце будет внутри тебя, – улыбаясь, ответил Питер.

Агата лишь вздохнула и потянулась за следующим стеблем. Питер никогда не понимал, как можно в таких количествах есть эту гадость. Ладно огурцы и помидоры – свежие они действительно вкусны. Но пакость вроде сельдерея, будь он хоть трижды полезен для здоровья, он ни за что не стал бы есть. «Лучше есть вкусности и быть солидным. Особенно когда вырасту, – поглядев на тощие руки сестры, решил он. – Греметь костями – у-у, кошмарище!»

Внезапно Питеру в голову пришла прекрасная мысль. Настолько прекрасная, что он одним большим глотком допил все, что оставалось от какао, и выскочил из кухни с воплем, адресованным сестре:

– Кто последний, тот и моет посуду!

Грохоча босыми пятками по полу и ступенькам, раскинув руки и гудя, как заправский бомбардировщик, Питер промчался по дому на чердак. Там он не без труда выволок из угла ящик со старыми игрушками, уселся перед ним и открыл крышку.

Питер очень любил этот ящик. Сюда отправлялись все надоевшие игрушки, которые не были поломаны. Мама тщательно хранила их, а Питер обожал два раза в год устраивать «ревизию»: он доставал по одному всех обитателей ящика, протирал от пыли тряпицей и выстраивал в ряд. Любовался, вспоминая, кто подарил ту или иную машинку, механического барабанщика с облупившимся носом, сколько было изначально солдатиков в наборе и куда подевался прицеп от здоровенного броневика. Броневик принадлежал еще Ларри. Когда Питер подрос, они с братом даже спорили, бывают ли на самом деле прицепы у броневиков. Питер говорил, что не бывает, а Ларри гнул свое: «Это мой броневик, у него все возможно, ибо он – секретная разработка!»

На дне ящика жила лошадка. Старая, еще папина. А может, даже дедушкина. Лошадка была деревянная, размером с кошку. Ее можно было возить за собой на веревке: к копытам скакуна крепились деревянные колеса. Лошадка была вороной: выкрашенная черной краской и покрытая лаком. Лак местами облупился, но краска оказалась очень стойкой. Хвост и грива были сделаны из толстых веревок с распушенными концами. На спине красовалось плоское красное седло, в котором Ларри и Питер катали зверей и солдатиков, а Агата – своих многочисленных кукол. Лошадка за долгие годы успела побыть и просто лошадью, и троянским конем, и пароходом, и летающим конем Пегасом, и даже грузовиком. Питер вытащил ее из ящика, бережно погладил веревочную гриву. К игрушкам он всегда относился как к живым существам. Верил в рассказ бабушки о том, что у любимцев детей появляется душа.

– Здравствуй, – обратился он к игрушке. – Я хочу тебя кое с кем познакомить. Мне кажется, вы друг другу понравитесь.

Он достал из ящика пару пластмассовых пупсов, с которыми раньше играла Агата. Один был голый, на другом были намалеваны трусы и майка. Питер подумал – и голого отправил обратно. Мальчишка закрыл ящик тяжелой крышкой, задвинул его на место, взял под мышку пупса и лошадку и поспешил в сад.