Офелия

– Ах-ха. Ну вот, ты идешь по мертвой земле, а потом понимаешь, что под ногами трава, слышишь пение птиц. Не таких, как у нас, – и понимаешь это, и пугаешься. Присаживаешься на корточки – а под ладонями цветы, теплый мох, поведешь рукой – пальцы ощущают кору деревьев. Сперва это будто кажется, ты проходишь сквозь это, как через миражи. А потом воздух будто сгущается, сопротивляясь тебе все сильнее, но если ты идешь дальше… Начинаешь видеть, что ты не на пустыре вовсе, а в лесу. И небо над тобой зеленоватое, как будто в него врастают деревья. Они такие громадные, что верхушек не видно. Земля податливая и мягкая, неутоптанная, ее веками создавали опадающие листья. Слой за слоем, год за годом – только листва и травы. И звуки по-другому слышатся, как будто на фоне полной тишины, без фонового шума. Там почти нет ветра, Пит. И ты оборачиваешься – а лес этот повсюду, нет за спиной пыли и камней, мимо которых ты прошел. Только кто-то повязал оранжевые ленты вокруг стволов деревьев там, где находится путь обратно.

– А если с другой стороны подойти к этому месту? Ну, к полигону.

– Будет то же самое: вдруг окажешься в лесу, если не испугаешься, что воздух сопротивляется и не хочет пускать. И позади тебя будут болтаться оранжевые ленты.

Мимо грузовика в мастерскую по лужам прошлепал Стив. Махнул мальчишкам рукой. Лу встрепенулся, взобрался на коленку Йонаса и показал Стиву вслед средний палец.

– Дурень, – проворчал Йон. – Я замотался ему объяснять, что это не приветствие.

Питер беззвучно рассмеялся, закрыв лицо ладонями.

В мастерской включилось радио. Мальчишки переглянулись, услышав знакомую песню Бена И. Кинга, и негромко запели ему в унисон:

– «Если с неба, что над нами, осыпятся звезды… Если горы обрушатся в моря, я не заплачу, я не испугаюсь, я слезинки не пролью. Пока ты рядом со мной, пока ты рядом… О, друг мой, друг мой! Будь со мной, оставайся со мной. Будь со мной. Какая бы ни стряслась беда – будь со мной. Будь со мной всегда…»[5]

Глава 24

В дверь деликатно постучали, и женский голос негромко окликнул: – Питер?

– Заходи, мам.

Странно, что она начала стучаться, когда приходила в его комнату. Как будто испытывала чувство вины за наказание, которое последовало за бегство из дома в Дувр. Велосипед был прикован на цепь с замком в сарае, Питеру запретили отлучаться без сопровождения дальше ворот усадьбы. Теперь сын целыми днями сидел за рисунками в своей комнате или торчал у пруда, играя в мяч с русалкой или показывая ей картинки в книгах.

Оливии Палмер казалось, что муж приковал на цепь не велосипед, а собственного младшего сына. Питер за пару дней похудел, осунулся. Агата говорила, что брат по ночам не спит, разговаривает сам с собой. Можно было бы и проверить это, но миссис Палмер не хотелось обижать сына еще и вторжением в его ночную жизнь. Судя по тому, с какой скоростью Питер читал одолженные в библиотеке книги, ночами его мучила бессонница. Радовало одно: он досыпал днем.

Миссис Палмер вошла в комнату, огляделась по сторонам. Всюду царил идеальный порядок, лишь по письменному столу были разбросаны карандаши, ластики и точилки. Сын с баночкой краски, кистью и моделью яхты в руках сидел на подоконнике, подвернув под себя ногу.

– Привет, милый, – улыбнулась Оливия Палмер. – Я с самого завтрака тебя не вижу, а уже скоро ужин.

– Я спал, мам. И не голоден, – честно ответил Питер.

Она села рядом с ним на стул, поглядела обеспокоенно.

– Сынок, я хотела предложить тебе выбраться в город со мной. Сидишь дома целый день, тихий как тень. Я понимаю, что тебе грустно. Может, в пекарню съездим? Или в кафе посидим. Ты и я.

Питер пожал плечами, не сводя глаз с модели яхты. Тонкая кисть в его пальцах медленно двигалась, нанося на киль яхты темно-синюю краску.

– Не хочется в кафе? Тогда мы можем взять напрокат лошадей и покататься верхом. Как тебе такая идея?

– Спасибо, мам.

– Звучит как «отстань». Пирожок, я не могу отменить наказание. Йонаса до сих пор не нашли, мы не знаем, что с ним случилось. Все, что мы с папой предпринимаем, делается ради твоей безопасности.

Мама была искренна. Питер это чувствовал, слышал и видел по ее встревоженным глазам. Ему очень хотелось сказать, что Йонас в порядке, он жив и в безопасности, но друга нельзя было выдавать ни при каких обстоятельствах. И он молчал. Но с каждым днем молчание давалось все труднее.

– Мам… Деревенские мальчишки спокойно гуляют. Воруют у нас вишню, гоняют на великах. Чем я от них отличаюсь? – спросил он с тоской.

Оливия Палмер долго молчала. Питер смотрел на морщинки в уголках ее рта и вокруг глаз и понимал, чего она боится. «Она думает, что Йонас погиб. Утонул, нарвался на пьяную компанию, уехал к Белым скалам и сорвался, разбившись насмерть», – думал мальчишка.

– Сынок… Деревенские ходят толпой, – осторожно ответила мама. – Они умеют драться, быстро бегают. Я не могу отпускать тебя одного.