Офелия

– Верно. Но я не видел ни одних похорон солдата, погибшего на материке. И, похоже, никто не видел.

Мальчишка нахмурился. А ведь Йонас что-то подобное пытался ему сказать, но очень осторожно… Но друг Ларри же погиб из-за войны! Или ему просто так сказали?

– Мистер Литтл, – задумчиво начал Питер, – Уилл Мерфи, друг нашего Ларри, повесился, когда вернулся с фронта. Нам сказали, что он сошел с ума от того, через что ему пришлось пройти. И что те, кто возвращаются, часто становятся сумасшедшими. Что их сводят с ума песни сирен. И вообще магия, которой живет тот мир.

– И ты в это веришь? – подслеповато глядя поверх очков с толстыми стеклами, поинтересовался Фред Литтл.

– Не знаю, – честно ответил он.

Вопрос дяди Фреда плотно засел у Питера в голове. Не давал покоя, требовал версий, пояснений, доказательств. А у мальчишки были только домыслы. И нежелание верить, что все кругом врут. «Так же не может быть! – в отчаянии думал он. – Раз газеты пишут, радио говорит и по телевизору даже хроники показывают, война есть. Не будет же нам государство врать…»

На следующий день, прямо перед отъездом на Клифтонский мост, позвонили ребята.

– Привет! – хором провопили они, когда Питер взял у тети трубку. – Мы звоним тебе из телефонной будки на заправке! Как ты там?

– Я в порядке, сейчас поеду мост смотреть. Кев, Йон, какие новости?

– Синяк еще не прошел! – радостно крикнул Кевин, потом в трубке зашуршало, и заговорил Йонас: – Здорово, Пит К Бристолю Прибит! Так как тебя нет, мы в спорт решили удариться. Кев колошматит перчатками какую-то подушку, а я плаваю.

– А Офелия? Как она?

Трубка выдала сдержанный вздох.

– Она готовится к выставке. – По тону Йонаса было понятно, что ничего хорошего с Офелией не происходит. – Меня боится, как кипятка, с сестрой твоей иногда играет, но как-то без особого удовольствия. Лошадку катает по островку. У нее еще кубики пластмассовые плавают с буквами. Хотел научить ее составлять какое-нибудь неприличное слово, но она ко мне не подплывает.

– Передай ей, что я скоро вернусь, – попросил Питер и спросил: – Погоди, а зачем тебе бассейн? От нечего делать?

– Ах-ха, я все делаю именно от безделья и скуки! – усмехнулся Йонас, а Кевин где-то рядом с ним со смехом прокричал: – Палмер, этот придурок сказал, что хочет переплыть Ла-Манш!

– Не Ла-Манш, а Па-де-Кале! – перебил его Йон.

– Ч-чего?! – обалдело спросил Питер.

В трубке зашипело, защелкало, и связь прервалась, оставив мальчишку наедине с уймой незаданных вопросов.

А после был старый подвесной мост над рекой, бегущей в ущелье далеко внизу, и закат, окрашивающий благородным золотом город в долине, и ветер, холодный и свежий, ерошащий отросшие за месяц волосы. И восторг, который так хотелось разделить с кем-то очень близким, и удивительное чувство, будто ты не стоишь на площадке моста, а поднимаешься ввысь, как герои Жюля Верна на воздушном шаре, и мир под тобой волшебный. Будто не закат его золотит, а он сам переливается миллионами оттенков питающей его магии. А ветер знакомо пах морем и отчего-то свежей сдобой с корицей.

Питер закрыл глаза – и тут же рядом с ним встали Йонас, Кевин и Офелия. И они вместе смотрели на далекий город, лежащий в ладонях долины, и, перегнувшись через перила, махали руками Эйвону, а под мостом звонко пищащей стайкой вились задорные пикси. Йон говорил что-то о рыбе, которая может тут водиться, Кевин – о том, что тут можно возвести плотину и построить электростанцию на энергии воды. А Офелия просто слушала и забавно шевелила ушками…

– Ты просто сияешь, зайчик, – с улыбкой сказала тетя Тереза по дороге обратно. – И мне радостно. Впечатления – это то, что тебе необходимо.

– Как гостю? – отвлеченно спросил Питер, разглядывая лес из окна машины.

– Не только. Как художнику – прежде всего.

Питер поерзал на скрипучем сиденье и погрузился в размышления о том, видел ли Джон Симмонс тех, кого рисовал. Уж очень реалистичными были некоторые его работы.

«Даже странно. Может, между нашим миром и миром оттудышей уже давно существовали какие-то дыры? Не может же так быть, чтобы много-много людей разных народностей взяли и одновременно выдумали почти одно и то же. И художники, которые иллюстрировали старинные книги… Они тоже рисовали пикси синими, сирен – черноволосыми и со змеиным туловищем, а сиринов – в ярких крупных перьях. Значит, все же видели люди оттудышей. И жили мы с ними рядом изначально. А потом как будто дырки между мирами затянулись, и у нас исчезло волшебство. А может, в мире Офелии и люди есть, только мало? Спросить бы ее, но вот как?»

В субботу утром Питера разбудил бодрый дядя Фред в модном твидовом пиджаке и дурацкой шляпе.

– Подъем, племянник! Собирайся, завтракай – и едем! – пропел он приятным баритоном.

Питер спросонья подскочил в кровати, испугав спящего в ногах старичка Пуффа.

– Куда? – хрипло спросил мальчишка, щурясь от солнца, пробивающегося между штор.

– Как это «куда»? – Дядя Фред положил перед Питером шорты и новую футболку с эмблемой «малиновок» – парой единорогов. – Сегодня выходит срок твоего заключения у нас в гостях!

– Я поеду домой?