Офелия

– Проснулся? – улыбнулась Тереза Литтл. – Поешь что-нибудь?

– Нет, спасибо. Я бы попил.

Она налила стакан морса из холодильника, поставила на стол и пригласила Питера сесть.

– Что-то ты совсем невесел, дружок, – вздохнула тетя. – Чем я могу тебе помочь?

Мальчишка пожал плечами и уткнулся в стакан с морсом. И в самом деле – чем? Вряд ли она отвезет его домой. И вряд ли поймет. Она же взрослая.

– Давай хотя бы просто поговорим. Я же вижу, что ты не рад, что приехал.

– Я не приехал. Меня отец привез, чтобы я ему не мешался, – вздохнул Питер и добавил: – Спасибо за морс. Очень вкусно.

Тереза выключила радио, подсела к Питеру за стол. Поводила пальцем по узорчатой скатерти, помолчала.

– Что там про войну рассказывают? – спросил Питер, которого начала тяготить тишина.

– Как обычно, зайчик. То мы наступаем и гоним врага вглубь их мира, то они снова атакуют. Сегодня передали, что за прошедшие трое суток со стороны людей потерь нет.

– А со стороны оттудышей?

– Про них никогда не говорят.

Питер кивнул и осторожно спросил:

– Отец сказал, почему привез меня к вам?

– Да. Но, если честно, я предпочла бы послушать и тебя.

– Зачем? – буркнул Питер.

– Давай я скажу так: мне не все было понятно.

Тон тети Терезы звучал дружелюбно и успокаивающе. И Питер подумал: «А что я потеряю, если все расскажу ей? Хуже, чем есть, уже не будет». Женщина уловила перемену в лице мальчишки, тепло улыбнулась:

– Мне нужно минут пятнадцать, чтобы доделать рагу. А тебе, как мне кажется, надо подумать над тем, что именно ты мне расскажешь. А дальше мы с тобой прогуляемся по окрестностям. Можно сходить на паромную пристань. Как тебе такая мысль?

Бристоль Питер видел только из окна машины, и он ему не понравился. Но раз предстояло проторчать тут целую неделю, идея исследовать территорию показалась очень неплохой.

На прогулке Питер все рассказал. Про то, как впервые увидел Офелию, как сперва побаивался ее. Про то, какая она любознательная. И конечно же о том, какая она красивая. А дальше поведал о дрессировке, о том, что папа хочет зарабатывать на денежных призах, которые Офелия будет получать на выставках. Тетя Тереза размеренно шагала рядом с мальчишкой, сунув руки в карманы платья, и внимательно слушала, не перебивая.

– А когда мы с Кевином вступились за нее и заставили тренершу оставить ее в покое, отец отослал меня сюда. Чтобы я не видел ни друзей, ни Офелии. И не мешал ему делать с моей подругой то, что ему хочется. А ее это мучает, тетя. Она добрая и терпеливая, она никому не делает зла. Я не могу стоять в стороне, когда делают плохо моим друзьям, – закончил рассказ Питер.

Они дошли до пристани и сели за столик в уличном кафе. Тереза заказала себе кофе, Питеру мороженое и чаю. Пока мальчишка ел, она отпивала из своей чашки маленькими глотками и смотрела в сторону. Питер тоже молчал. Смотрел на подплывающие к пристани лодки, вдыхал запах реки, такой непохожий на запах ручья, где они с ребятами удили рыбу. Эйвон пах не травами и нагретой солнцем корой дерева, а чем-то мертвым, металлическим. Запах был настолько четким, что, казалось, пропитал даже мороженое, потому сладость Питер доел с трудом.

– Посмотрим на воду? – предложила ему Тереза.

Официант принес счет, Тереза положила на блюдце несколько монет. Питер украдкой следил за выражением ее лица, пытался предположить, о чем она думает. Ему показалось, что после его рассказа тетя загрустила.

Вода у причала лениво плескалась, отсвечивая на солнце бензиновыми разводами поверх желтоватой мути. Возле одетых в камень берегов плавал мусор, размокшая бумага, щепки. Питер пригляделся и среди бурых мохнатых водорослей разглядел мертвую рыбу. «Эйвон и Бристоль – братья. Очень похожи, – подумал он. – Серые, грязные, скучные и замусоренные. И серый цвет тут везде. Как будто кто-то нарисовал цветную картинку на серой бумаге».

– У нас за деревней протекает большой ручей, – сказал он, повернувшись к тетке, которая смотрела на воду, облокотившись на давно не крашенные деревянные перила. – В нем вода выглядит живой. А тут какая-то мертвая.

– Удел крупных рек, зайчик, – вздохнула Тереза. – Большие реки в черте города ленивы, медлительны и сонны. То ли дело в ущелье. Хочешь, съездим на днях в Клиф-тон? Там замечательный старый подвесной мост. Как раз над ущельем, на дне которого бежит Эйвон. На закате там невероятно красиво.

Питер хотел вежливо отказаться, но подумал, что прогулка будет хоть каким-то развлечением здесь, и согласился. Они с Терезой медленно пошли по набережной в сторону дома. Каблучки маминой сестры ровно постукивали по тротуару. Питер обходил лужи и думал о том, что Офелии бы Эйвон тоже не понравился.

– Я все размышляю о том, что ты рассказал, – задумчиво начала тетя. – И чем больше вдумываюсь, тем меньше понимаю мир, в котором живу. Я не вправе при тебе обсуждать поступки твоих родителей. Но я их не понимаю. Папа знает, что вы с русалочкой друзья, верно? А мама?