Офис «ПиЗа»

– Этот вопрос можно задавать только Чернышевскому. Придется к гадалке идти, вызывать его из другого мира… Денежку тратить. Подумай, тебе точно нужен ответ на этот вопрос? Жить без ответа не сможешь, человек-скучность?

– Не иронизируй. Это не я. Как я мог психануть из-за подарка? Из-за мерседеса.

– Че, порше хотел, заешка-зажрашка?

– Не хотел, я план-список, план соблюдал… Я получил деньги, работу. Почувствовал себя сверхчеловеком в бытовом плане. Мне понравилась тягостная ответственность за все и всех. Я должен был сам себе машину купить. У меня она в список внесена. А тут… папа подарил. Не знаю… чувство, что от меня забрали сверхответственность и гиперконтроль над всеми и всем.

– Значит, это эмоция Пальчевского. Нужно его искать.

– Другого способа нет?

– Откуда я знаю, Сань…

– Ты меня укусил, Комар, сказал, что ты magic is in the air, а сейчас ничего не знаешь?!

– У тебя практически год болит желудок. Скольких врачей ты посетил?

– Многих.

– И что, Сань? Что они говорили?

– Они не знают, что со мной. Я здоров по анализам. От нервов болит желудок, наверное.

– Вот, даже врачи не знают, ничего не говорят, не советуют. А ты от меня что-то хочешь. И кстати, денег ты на врачей много вбахал, а мне даже джинсы не пошил. За домик за столом спасибо, конечно…

– Я не хочу, быть, как Пальчевский… Может, я сейчас под капельницей полежу и все устаканится?

– Ага, врачи помогут. Помнишь, три месяца назад ты на иглоукалывание ходил. Тысячу гривен за пять сеансов заплатил. Рассказывал врачихе, что желудок болит, но ты на диете сидишь и «Сорбексы» всякие пьешь. А она, врачиха, тебе: «Бывает-бывает, иголочки поставим и…»

– И здоровье у меня стало, как у космонавта после этих иголочек. В невесомости. Усталость дикая была.

– Вот. Так я разузнал кое-что, не говорил до этого момента, пока ты в больницу не попал. Не хотел расстраивать. Ей диплом муж купил. Он у нее кореец, восточной медициной занимается, а она двадцать лет проработала надзирателем в колонии, прикинь! Потом решила сферу деятельности на старости лет сменить, лечить решила. Поэтому от иголок тебе плохо было. Она же не умеет ставить их. «Ставить» зеков – это ее, но не иголки.

– Она меня убить могла!

– Ну не убила же. Нужно подыматься, завтра тебя собираются выписывать. Пойдем искать Пальчевского, выяснять будем, чего он такой нервный у нас.

Глава 8

Меня выписали, и я стал следить за Пальчевским. Ничего нового я о нем не узнал. Те же телефоны новые, новые часы, чехлы для телефонов меняет, машины меняет, пьет воду, ест бананы, ходит в тренажерный зал. В тренажерку я тоже стал ходить, но поговорить с Пальчевским так и не удалось. Я не хотел быть навязчивым, не хотел, чтобы гомосеком он меня посчитал. Хожу слежу за ним. Однажды только сказал ему:

– Классный телефон. Ты, извини, но по ходу у тебя другой вчера был. Я прав? Ты не разбил его часом? Иль, может, тут воруют? Тогда тренажерку менять надо, – якобы не зная о его страсти к переменам, подкатывался я.

– Ничего в жизни не меняется, нужно хоть телефоны, вещи менять. Сам не поменяешь, так все и останется, – ответил Пальчевский и ушел.

В один день проследил, где он живет. Сел на скамейку возле его дома. Через несколько минут к скамейке подтянулась маленькой девочка. Она стала гулять на детской площадке, потом закричала мне:

– Смотри, из дерева сделали пенек, а из пенька мусорку!

Я подошел и увидел пенек от недавно срубленного дерева, набитый фантиками, бутылками. Какие же все-таки скотские у нас люди.

– Так делать нельзя, нельзя делать мусорку из пеньков. Нельзя сорить.

– Я не сорю.

– Вот и молодец. Как тебя зовут?

– Нонна, а в школе меня осликом дразнят.

Я засмеялся. Нонна действительно была похожа на ослика, на маленького белого зубастого ослика с оттопыренными большущими ушами. Нужно было как-то объяснить обзывания, и я сказал:

– Понимаешь, только необычных, только интересных людей обзывают. Обычные люди неинтересны, они не вызывают ассоциаций… Сложное слово – ассоциации. В общем, обычные люди никакие, обзывалку им придумать невозможно. И не хочется для них ничего придумывать, на них фантазию, воображение тратить никто не будет. Они скучные. Поэтому ты не обижайся, а шути и улыбайся. Обзывают – значит ты особенная, не такая, как все.

– Хорошо. Так и буду. А хочешь, я тебе своих кукол покажу? Я сама делала их из пластилина.

– Ух ты! Конечно, покажи!

Нонна из маленькой розовой сумочки достала пластилиновых кукол. Вообще-то ее куклы были похожи на батоны с глазками, ну да ладно… Ребенок. Мило.

– Смотри, это куколки в колясочках, – сказала мне Нонна и стала разминать пластилин, делая якобы колесики колясочки. Сделав колесики, продолжила:

– А это куколки в гробиках.

Да как возьмет и накроет глазастого батончика куском пластилина сверху!

Бля-я-ать, подумал я, никакой ты, Нонна не ослик, ты демон.

В эту минуту подошла к нам какая-то женщина, сказала, что она бабушка Нонны. Нонна стала меня называть своим новым другом. Я засуетился, вдруг бабка меня за педофила примет, а если и не примет, все равно не хочу в обществе девочки-демона сидеть, девочки-гробовщика.