Как-то вечером, опрокинув в себя пару коктейлей, я смотрю на закат: малиновый огненный шар медленно растворяется в искрящемся темно-синем море. Я расслабленно полулежу в шезлонге, пропитавшемся моим потом от безжалостного солнца, зарыв ноги в теплый песок. Почти в оцепенении я замечаю мужчину, бегущего вдоль линии прибоя. Мне хорошо видно, как его ступни погружаются в мокрый песок, на котором остаются следы, начинающие блестеть по мере того, как заполняются водой. Вскоре набегающие волны начисто смывают их. Я могу поклясться перед кем угодно дребезжанием крышки на закипающем чайнике и звоном стаканов из местного бара, что это бежит Вилли — молодой, крепкий и здоровый. Затем он исчезает там, где береговая линия делает изгиб. Уже поздно. Солнце почти полностью погрузилось в воду, осталась только ярко-оранжевая корона, а все следы на песке исчезли.
На этих страницах Марджори Миллет уже появлялась в последний раз, теперь настал черед Регины Тернбул.
Мы с Региной обедаем в «Четырех временах года». Я заказал мартини «Бомбей Сапфир» и курицу под винным соусом и веду себя так, словно каждый день бываю здесь. (Еще вчера я обедал в кофейне сэндвичем с тунцом и плавленым сыром, запивая его вином «Доктор Пеппер».) Изящная Террористка выглядит на миллион баксов, и, если в ее прическе найдется хоть один не на свое место уложенный волосок, я готов вылизать ее тарелку. (Возможно, что мне придется это сделать в любом случае.)
— Для тебя это было длинное загадочное путешествие, не так ли, Зак?
— Пожалуй, да.
На мне еще держится пляжный загар, но кожа на носу и лбу начинает облезать. Возможно, я выгляжу своим человеком в мире этих пышных декораций. Но мне кажется, что помощник официанта вычислил во мне одного из тех, чье место на кухне, на мойке посуды.
— Ты начинал… Кстати, напомни, где это было?
— Я начинал в «Хиэ».
— А где ты работал потом?
— В «Зест». А затем в «Ит». И вот я здесь — из грязи в князи.
Мы посмеиваемся, смакуя напитки. На ней наряд от Тома Коллинза, блеск ожерелья колет мне глаза.
Я замечаю знакомое лицо: Итан Колей, весь в белом, сидит с двумя мужчинами недалеко от нас. Официант подкатывает к его столику серебристо-золотистую тележку, роняет на горелку спичку, и взрывается небольшой шар пламени.
— В первый раз, когда я тебя увидела, Захарий, — говорит мне Регана с улыбкой, которой она одаривает далеко не каждого, — я подумала: «Этот мальчик далеко пойдет».
Может быть, Регина меня путает с кем-то? Возможно, с Марком Ларкином?
Но какое это имеет значение?
Я переделал кабинет —
И я переставил мебель так, чтобы, сидя за столом, можно было видеть коридор… чтобы держать в поле зрения своих работников: Тодда Берстина и Айви Купер. Они сидят в десятке метров от меня и всего в метре друг от друга. Айви выглядит великолепно, отлично работает, она подходит на это место: у нее острый, как бритва, ум, она подает хорошие идеи, но каждый раз, когда я думаю о ней дольше десяти секунд, то испытываю болезненный укол сожаления.
Они усердно трудятся на меня.
Посылают ли они друг другу сообщения? Иногда я слышу их смех, граничащий с истерическим хохотом… иногда у меня возникает желание выйти, спросить, в чем причина, и посмеяться вместе с ними. Но порой мне хочется задушить их за то, что они позволяют себе быть такими счастливыми.
Они, наверное, презирают меня.
Дважды Айви припирала меня к стенке вопросом: «Так что это был за крючок в тот день?»
Я сделал это. Я вытащил свой счастливый билет.
Мои «Ролодексы» пухнут день ото дня: я ворую имена и номера телефонов из «Ролодексов» Регины при случае. Я словно кормлю ненасытного льва кусками сырого мяса. Теперь, когда я перебираю карточки, вместо поставщиков пиццы мне все больше попадаются директора, модели, сенаторы.
Конечно, это не угловой кабинет, но он достаточно большой, и я полон решимости переехать однажды в угловой кабинет.