Офисные крысы

Я рысью несусь в туалет мимо Смитти, которая спрашивает между затяжками каркающим голосом: «Где горит, Захарий?», — запираю дверь кабинки, с грохотом опускаю сиденье и плюхаюсь на него. Я остаюсь в таком положении почти десять минут, восстанавливая дыхание и нормальную температуру тела.

И это еще Айви не выставила меня дураком! В каком же состоянии я был бы, если бы она сделала это?

До того, как Айви круто набирает высоту, на собрании случается кое-что еще.

Для раздела «Они на взлете» Вилли предлагает писателя из Луизианы А. А. Фонтено, которого он читает в последнее время. Уже издано пять его романов, которые получили превосходные отзывы критиков, но продаются в ничтожно малых количествах. Несколько месяцев назад Фонтено сменил издательство, с которым прежде сотрудничал.

Старый приятель Вилли проживает в одном доме с Фонтено, и они вместе уговорили писателя, ведущего жизнь отшельника, дать интервью. Статья Вилли будет максимум на две страницы или даже на одну.

— Совершенно ясно, — доказывает он всем, — что звезда Фонтено взойдет очень скоро, возможно, как только выйдет его следующая книга.

Вилли очень хочет получить это задание… его голос звучит громко и убедительно. Я давно не видел его таким воодушевленным.

— Это писатель из одного ряда с Кормаком Маккарти, Харри Крюсом и — извини, Зак — Итаном Колеем.

Я понимаю, что он упомянул Колея не для того, чтобы смутить меня, а для того, чтобы всплыло знакомое имя для сотрудников, в особенности из отдела моды, которые, наверное, в жизни ничего не читали, кроме ярлыков на одежде.

— Но с таким же успехом можно попытаться «слепить» кого-то еще, — возражает Бетси.

Лиз Чэннинг сообщает, что она читала одну из книг Фонтено и, хотя она была трудноватой для восприятия, вещь оказалась стоящей.

— Не знаю, — заявляет Марк Ларкин. — Мы что, собираемся писать статью о каждом писателе, который плохо продается?

Даже не видя Вилли, я могу предположить, что его ноги выбивают бешеную дробь под длинным столом.

— Такая возможность выпадает раз в жизни, — говорит Вилли. — Он, может быть, больше никогда не согласится давать интервью.

— Нам, типа, следовало бы сначала убедиться, что он, типа, фотогеничен? — отзывается тупица из отдела моды, бросая надменный косой взгляд.

— Если хочешь знать, здесь не телевидение, — отвечает Вилли. — Вопрос был, фотогеничен ли он? Так вот, я понятия не имею. Я также не знаю, был ли фотогеничен Толстой.

— Толстой не был, — говорит Байрон Пул.

Когда я возвращаюсь из туалета, оправившись от ошеломительного дебюта Айви, меня ждет следующее сообщение:

ОТ КОГО: ЛИСТЕРВ

КОМУ: ПОСТЗ

ТЕМА: Ублюдок

крутой наездник только что подошел к моему столу и сказал что он не имел в виду ничего личного

Я спрашиваю его:

Что ответил ты?

Он отвечает мне:

я послал его на три буквы.

он покойник Зэки покойник.

Мне приходит в голову мысль, что нужно сохранить это сообщение.

* * *

В подтверждение того, что Бог все-таки есть, Марк Ларкин не получил кресло главного редактора «Боя». Томас Лэнд, Главный Жополиз Парк-авеню, стал им. (Теперь этому ничтожеству придется бегать за кофе гораздо реже, хотя Мартину Стоуксу он будет носить его вечно.) Сам по себе этот факт был малоприятным, но все же я испытал немалое облегчение оттого, что место не досталось круглолицей, очкастой, розовощекой жабе с нашего этажа.

Том одного со мной возраста, мы начали с ним карьеру в один год, и он вовсе не умнее меня. Он учился в Йеле, но ведь и я посещал Беркли и Ливерпуль… что с того?

Два года назад Томас Лэнд «вышел замуж» за Тришу Ламберт, что оказалось очень прозорливым карьерным шагом. В течение полугода Триша стала старшим редактором в «Ши», и вот теперь Томас главный редактор «Боя». Они теперь будут расти и расти до тех пор, пока либо не окажутся в раю, либо не случится семейный взрыв: рождение ребенка и все с этим связанное.

Стиснув зубы, я послал Тому поздравительное сообщение на шесть предложений — вдруг он вспомнит о старом приятеле и пригласит меня «подняться на борт». Ему понадобилось пять рабочих дней, чтобы поблагодарить меня. И все, что было в его ответе, это: «Спасибо».

В немецком языке есть слово «schadenfreude» (неудача-радость), обозначающее то, как ты счастлив, когда кому-то не везет, но существует ли слово (слава — сожаление, триумф — ничтожность), которым можно описать состояние, когда ты полностью разбит чьим-либо успехом?

И, опускаясь все ниже, раз уж я ступил на тропу унижения, я послал письмо Нэн Хотчкис в Лондон. В котором выразил уверенность в том, что у нее все хорошо. Кто знает? Может, там найдется что-нибудь и для меня.

Я был в отчаянии.

После повышения Мартина дверь в кабинет Регины оставалась закрытой ровно две недели, и никто не осмелился постучать в нее, позвонить Регине, отправить ей письмо или даже просто пройти мимо.