Бетси Батлер объявляет о повышении Валери на общем собрании сотрудников в большом конференц-зале. Хотя все очень рады за Валери, это не подходящее время для торжества, поскольку мы сильно переживаем за судьбу Нэнси. Если бы Родди Гриссом был убит на углу одним из «мальчиков», берущих пятьсот долларов за час, которых, как говорят, он заказывал, чтобы они пороли его, пока он сосет «леденец», уже, наверное, были бы накрыты столы с шампанским и паштетом из гусиной печени.
— Это блестяще! — говорит мне Вилли, изображая англичанина. — Просто блеск!
— Что именно?
— Нэнси Уиллис закалывает Гнилую Крысу — младшего уходит в сторону, Крысу увольняют, а Валери получает повышение.
— Ты что, хочешь сказать, что все это подстроила Валери?
— Нет… но если бы это сделала она, то стоило бы учредить новую номинацию Нобелевской премии за это и вручить ей сразу сотню таких.
— Я думаю, стоило бы. Да. Блестяще.
Я стремительно шагаю по офису с решительным видом (потому что мне нечем заняться), когда высокий стройный джентльмен в темно-синем плаще и в костюме в тонкую полоску проходит мимо. Он выглядит здесь чужаком. У него светлая кожа и бесцветные глаза, прямые каштановые волосы, зачесанные назад (он слегка напоминает молодого Бориса Карлова), и квадратная челюсть.
Это, должно быть, он! Колин, жених Лесли.
Поэтому я притормаживаю, делаю поворот кругом и следую за ним.
Достаточно уверенно Колин Тенбридж-Йейтс направляется в художественный отдел, и Лесли поднимается, улыбаясь ему. Я захожу к ним, чтобы поболтать ни о чем с Марджори. Лесли целует Колина (в щеку, полусекундный клевок) и приподнимает одну ножку в возбуждающей и милой манере.
— Ты уже познакомился с Колином, Зэки? — спрашивает меня Лесли.
Впервые она назвала меня «Зэки», и тот факт, что она сделала это перед Колином, не укрылся от меня.
— Нет, не имел удовольствия.
Я осматриваю его с головы до ног и пожимаю протянутую мне безжизненную руку. Моя влажная ладонь мгновенно гасит деланную улыбку на его лице.
— Это Захарий Пост… он редактор, — говорит Лесли.
Что-то в ее тоне указывает на то, что я ей нравлюсь, но все равно это звучит так, как если бы она представляла нас: «Мистер Гамильтон, познакомьтесь с мистером Буром».
— Помощник редактора, — скромно поправляю я ее, пока Колин вытирает руку, которой здоровался со мной, о плащ.
— Это новый плащ? — спрашивает она. (И это после того, как они почти совсем не видели друг друга столько времени.)
— Да, это «Барберри». Приоделся в Лондоне. Шестьсот фунтов.
Я перебиваю:
— В универмаге на Риджент-стрит или в «Хэймаркете»? (Я хорошо знаю рекламу в своем журнале.)
— На Риджент-стрит.
— Вы могли бы купить такой же вполовину дешевле у Мо Гинзбурга. Этот старый еврей знает толк в распродажах.
Он бросает на меня короткий неприязненный взгляд, который я «проглатываю». Я не позволю этому сукину сыну оттеснить себя на задний план. Я приспущу его с небес на свой уровень…
— Так, значит, чем вы там занимаетесь, еще раз? — спрашиваю я его, призвав на помощь диалект из родного Массапикуа.
— Я страховой арбитражер. В Сити.
— В Сити? А я думал, вы в Лондоне живете.
Он начинает потирать свой огромный подбородок, а я продолжаю:
— Страховой арбитражер?? И у вас не было проблемы с въездной визой? Я хочу сказать, что первое слово словно взято из «Монополии», настольной игры о мировом господстве, а чтобы произнести второе, нужно уметь говорить по-французски.
Колин поворачивается к Лесли и спрашивает ее:
— Мы вроде собирались идти обедать?
Они уходят после заключительного обмена любезностями.
— Можно тебя на секунду? — говорит мне Марджори достаточно жестко, чтобы испугать меня.
— Да, конечно, — отвечаю я, а в голове проносится: «О нет! Должно быть, она узнала обо мне и Айви. Это может стать опасным».
Мы идем на лестницу «Б», подальше ото всех, я шагаю за ней (на должном расстоянии, но ее груди хорошо видны, даже если она удаляется прямиком от тебя), ее безумные, торчащие во все стороны волосы колышутся пеной в такт шагам. Хотя, похоже, игра окончена, если она предложит сейчас: «Засади мне, Ковбой», — как я смогу сказать ей «нет»…
В нашей уединенной нише на лестнице «Б» под ногами полно окурков, горелых спичек и пепла.
— Ты домогаешься Лесли, не так ли?
— Я?
— Ты! Это так очевидно! Ты запал на нее!
— Почему это очевидно? — глотаю я слюну.
Она, подбоченясь, резко меняет позу, и платье хлещет по икрам.
— По тому, как ты разговаривал с Колином. — Она тычет в меня пальцем и передразнивает: — «Не имел удовольствия!» Господи!
— И это означает, что я запал на Лесли?
— Да, означает. Потому что ты никогда не сказал бы ничего подобного, если бы действительно не имел этого в виду.
На этот раз она застукала меня с поличным, и теперь ее несет:
— И, что самое отвратительное, ты говорил так, как будто на самом деле имел это в виду. Что было неправдой! А почему это неправда?! Потому что ты возжелал Лесли!
В продолжение этой тирады я рассеянно оглядываюсь по сторонам и думаю о временах, когда я просто поворачивал ее кругом (прямо на этом месте), поднимал ей юбку, приспускал колготки и…