— Ты хочешь
— Я хочу, чтобы моя статья о Лерое Уайте пошла. Он сейчас на волне. Я хочу, чтобы она была на обложке.
— Ты думаешь, что я — царь и бог?
— Да, но я бы сказал, что в данный момент я более всемогущий. Ты себе представляешь, что произойдет, если я прокручу пленку Регине или Мартину Стоуксу?
Марк хватается за нос большим и указательным пальцами, как будто собирается вытащить оттуда козявку.
— Я встречаюсь с Региной и Байроном сегодня в полдень, — говорит он. — Я попробую. Я очень постараюсь.
— Это в твоих интересах.
Он спрашивает о другой статье, над которой я работаю, — истории об Энтони Бьючампе, торговце предметами искусства с подмоченной репутацией, — но я настаиваю на том, чтобы он проталкивал именно статью об Уайте, уже написанную и переписанную.
— Как насчет этой Айви Купер? — спрашивает он, когда я поднимаюсь, чтобы уйти. — Пробивается наверх из рядовой массы. Ты можешь гордиться ею.
— Боже упаси, чтобы она начала расти здесь.
— Слушай, а как ты относишься к Тодду Берстину?
Это тот молодой неуклюжий редакционный сотрудник, которого я принял за Джона Барсада, парня из «Сказания о двух городах».
— Похоже, он выживет здесь, — говорю я, — если выведет прыщи.
— Что, если, — предлагает он, — Уилл Листер перейдет…
— Перейдет
— Просто перейдет. (Он собирается уволить его, предложить работу в «Зест», вроде той, что он предложил Нолану, от которой Вилли вынужден будет отказаться, чтобы не потерять последнее уважение?) Как тебе понравится сидеть напротив Айви? Я знаю, что она твоя любовница. Смотри, эти служебные романы могут причинять кое-какие неприятности. Или ты предпочтешь молодого Берстина?
— Куда перейдет Вилли?
— Какая разница, он все равно не выглядит счастливым оттого, что работает здесь, так ведь?
Подхалимствующая статья Марка Ларкина о Маффи Тейт становится второй основной статьей номера после работы Тони Ланцета о Ральфе Лорене (с заголовком на обложке «К чему это все, Ральфи?»); а еще у него вышла статья в журнале «Бой» за тот же месяц о Лейне Бэбкоке, молодом талантливом актере, снявшемся в двух картинах. «ПОВЕРЬТЕ: ОН — НОВЫЙ ДЖЕЙМС ДИН», — кричит большими буквами с разворота заголовок, данный наискось.
Совсем неплохо для пухлолицего вундеркинда. Две главные статьи номера в двух журналах за один месяц. Вот это меня и подтолкнуло к тому, чтобы разыграть карту «мародера», совершенно забыв в священной ярости, что у меня нет никакой пленки.
Это же сподвигло меня к тому, чтобы… позвонить Алану Херли, редактору журнала «Готхэм», работавшему когда-то в «Эпил». Это не один из тех неожиданных, как гром с ясного неба, телефонных звонков, когда человек, которому вы не звонили целый год, начинает подозревать, что вам от него что-нибудь нужно. Периодически я обзваниваю своих знакомых из списка «Б» просто для того, чтобы сказать «привет»; таким образом, когда приходит время звонка с просьбой, это не так сильно бросается в глаза. Хотя, даже когда я звоню им, чтобы просто спросить: «Как дела?» — меня не покидает ощущение, что они думают, будто я собираюсь «стрельнуть» у них двадцатник.
Мы с Аланом болтаем несколько минут ни о чем — шутим, как всегда, на тему о пяти темных кабинетах, сохраняемых для восьмидесяти- и девяностолетних журналистов, появляющихся на работе раз в году.
Потом я перехожу к основному:
— Послушай, я хочу, чтобы ты просто имел в виду, что, если когда-нибудь твоим ребятам понадобится рецензия на книгу — ну, хотя бы в раздел «Литературные новинки», — я могу это сделать.
— Гм. Я даже не знаю. Беллетристика? Или документальная проза?
— Романы. Я не слишком силен в истории или политике, чтобы делать обзоры публицистики, и вряд ли отличу Джона Адамса от Генри Адамса. Но я никогда не спутаю Генри Джеймса с Генри Миллером. (Это мое открытие, что, преуменьшая свои слабые стороны, я тем самым подчеркиваю свои достоинства.)
— Я не знаю, Зак. У нас здесь людей более чем достаточно.
— Но ты как редактор мог бы привнести свежую струю в это дело.
— Ну, я не знаю.
— Только подумай. Ты даешь мне книгу, и я за три дня пишу рецензию круче, чем любая из твоих флегматичных задниц.
— Хорошо, я как-нибудь обдумаю твое предложение.
Потом он говорит, что ему нужно идти, но я знаю, что он лжет.
Слева от моего стола стоит черный вращающийся стул, на который редко кто садится. И, пока я говорю с Аланом, я смотрю на этот стул… И с каждым «я не знаю» на нем все четче проявляется плоская тусклая тень: точка за точкой, черточка за черточкой. Когда Алан прощается, на стуле, всего в двух шагах от меня, вырисовывается сидящая фигура Итана Колея, показывающего на меня прозрачным пальцем и беззвучно сотрясающегося в конвульсиях от смеха.
Я СХОЖУ с ума.
Похоже, что Лесли хочет, чтобы я официально расстался с Айви, чтобы она могла встречаться со мной с чистой совестью, но Айви уже порвала со мной (наверное), и, кроме того, ведь Лесли с кем-то помолвлена. И я схожу с ума, потому что отчаянно скучаю по Айви.