Читаем Офисный дневник девушки по вызову полностью

Офисный дневник девушки по вызову

• Протыкать иголкой каждый презерватив в пачке, которую нашла в портфеле бойфренда.

• Звонить ему по телефону каждые десять минут до часу ночи без ответа, прежде чем решишь, что таблетка – или три – валиума поможет лучше.

• Слушать музыку. Предпочтительно Уилла Олдхэма, Леонарда Коэна, Эллиота Смита… Ну, знаешь, что-нибудь жизнерадостное.

Суббота, 12 ноября

– И снова без меня?!

– Дело не только в том, что это ее свадьба, это… Я обещал, что поведу ее к жениху.

Дух захватывает! Значит, он не только втайне встречался со своей бывшей, пока был в Бирмингеме, они еще и планировали ее свадьбу? Все началось с того, что он оставил свой телефон на кухонном столе. Там был пропущенный звонок, и мне не особенно хотелось смотреть – сыта этой проторенной дорожкой по горло, – вот только он все звонил и звонил. Я взяла телефон в руки и увидела на дисплее имя: Сюзи.

Бывшая. Или, скорее, та женщина, которая могла бы официально считаться его бывшей, если бы он не встречался со мной в то время, когда увивался вокруг нее. Когда он спустился со второго этажа, я ждала его.

– Объясни это, пожалуйста, – сказала я. Он заикался и уклонялся, но не тут-то было. Я поймала его, и он это понял. Чего я никак не ожидала – так это поворота со свадьбой.

Я поймала его, и он это понял. Чего я никак не ожидала – так это поворота со свадьбой.

– Так на когда назначено веселье? – спросила я. – Мне, конечно, понадобится новое платье.

– На следующий уик-энд. – Он нахмурился. – Э-э-э…

– Да, я знаю, что не приглашена.

– Пожалуйста, не злись на меня.

– О, просить об этом слишком поздно! Теперь мой гнев перешел уже все границы. На самом деле я миновала фазу расплавления ядра и пребываю на третьем году ядерной зимы. Если подождать немножко, у соседей начнут рождаться дети с двумя головами.

– У нее больше никого нет, – стал объяснять он. – Ее отец умер, когда она…

Я подняла ладонь.

– Знаешь что? Мне плевать. Мне плевать, даже если она одной левой вынесла шестнадцать солдат из-под огня в Ираке, потеряла по ходу дела обе ноги, и не нашлось никого, кто донес бы ее до королевы в момент вручения долбаного креста королевы Виктории. Я знаю, что ты будешь делать то, что ты хочешь делать, как и всегда.

– Я не… ты знаешь, я…

– Ой, заткнись уже! Так кто же тот чурбан, которому придется смотреть, как мужчина, который трахал его невесту, поведет ее по проходу к алтарю?

– Прекрати, ты говоришь скверные вещи! Если на то пошло, он действительно очень милый человек.

– Избавь меня от урока этикета! – рявкнула я. Вот что всегда выводило меня из себя в Этом Парне, так это его упрямая уверенность в том, что его вариант пассивно-агрессивного политеса почему-то является более приемлемым подходом к конфликту, чем мой. Он может вести себя настолько ублюдочно, насколько ему хочется, но, по его мнению, пока никто не произносит грубых слов, в этом нет ничего плохого и ничего мерзкого. Во что я никогда не поверю, так это в то, что он не понимает, как это бесит. Но мне было уже все равно.

– Ты, черт побери, прав, я говорю скверные вещи. Ты подбивал клинья к этой женщине два года, и вся твоя семейка об этом знала. Два года! Ты трахал ее без гондона, ты говорил ей, что собираешься на ней жениться, а теперь ты сводишь ее с каким-то идиотом, который думает, что ты для нее – своего рода суррогат папочки?!

– Я не могу разговаривать с тобой, когда ты такая, – заявил он и скрестил руки на груди.

– Ты имеешь в виду, когда я так же разгневана, как любая другая женщина в мире на моем месте? – уточнила я. – Знаешь, что я тебе скажу: ты спишь на диване. Это мой дом, твою мать, и в моей, твою мать, постели тебе не рады.

Воскресенье, 13 ноября

Я прогнулась; я всегда прогибаюсь. Он сделал то, что всегда делает – заходит в мою комнату среди ночи и проскальзывает в постель. Я кладу ладонь ему на спину. Между лопаток, легонько. Я обещаю себе – как я делала тысячу раз в прошлом и, возможно, буду делать несчетное число раз в будущем, – что если он не скажет ничего до того, как я уберу руку, если не сделает никаких движений, ласковых или любых иных, то это будет последний раз, когда я к нему прикасаюсь. Самый последний. Я знаю, когда мы лежим на кровати посреди ночи, безмолвные, как могилы, долеживая последние несколько совместных часов, которые у нас есть, мы оба думаем и делаем одно и то же: мы не хотим оказаться человеком, который сломается первым. Не хотим быть тем, кто признает поражение.

После почти шестилетнего общения такой способ поведения просто смешон. Но я кладу ладонь ему на спину и даю себе пустые обещания.