Офицер. Сильные впечатления

Однако оператор отвернулся и, взявшись за живот и сотрясаясь от смеха, стал обходить кругом памятник Пушкину, а Машин собеседник с другом, часто оглядываясь, быстро двинулись к спуску в метро. Еще секунда — и Маша, наверное, сама рассмеялась бы, но кто — то тронул ее за плечо и сказал:

— Простите, вы Маша Семенова? Я — Умар, брат Абу.

* * *

Как бы там ни было, Маше удалось добиться желаемого. Через несколько дней она снова встретилась с братом полевого командира — на этот раз в пригороде Грозного. Машу и ее маленькую съемочную группу усадили перед рассветом в побитый и латаный-перелатаный японский джип, который тут же съехал с шоссе и, нырнув в кустарники и рощи, долго колесил по глухим проселкам, а то и по целине, пока не въехал в район предгорья и не остановился в крошечном сельце, состоящем из десятка бедных домиков. Умар привел их в один из домов и показал отведенную им комнату, где они должны были ждать встречи с его братом Абу. Усталые, они улеглись на топчаны, застеленные домоткаными ковриками и как убитые проспали с полудня и почти до самого вечера. Они проснулись, когда солнце уже садилось и над крышами сельца прокатились протяжные мусульманские завывания. После вечерней молитвы Умар позвал их в соседнюю, очень просторную комнату, где был накрыт стол. Здесь уже сидело несколько усталых и запыленных чеченцев, которые, однако, громко переговаривались и смеялись. В углу, составленные в аккуратную пирамиду, стояли автоматы. Машу и ее коллег пригласили есть барана и пить водку, вино или пепси-колу — по выбору. Спиртного, кстати, было очень мало. Его выставили, очевидно, специально ради гостей, и сами чеченцы пили чрезвычайно мало и как бы с неохотой. Они чинно расспрашивали гостей о всякой всячине. Их вопросы, в которых звучал самый неподдельный, почти детский интерес, касались вещей как сугубо практических, так и весьма отвлеченных и неожиданных. Например, их интересовали цены московских рынков на различные виды вооружений, а также, правда ли, что Останкинская телебашня стала раскачиваться, и могла бы она, эта башня, случись ей таки упасть, достать до Кремля или хотя бы до Дома правительства.

Постепенно комната стала наполняться новыми людьми. Все это были вооруженные ополченцы, которые, видимо, только что вернулись из похода. Были среди них и две-три женщины, отличавшиеся от мужчин-ополченцев лишь более замкнутым и гордым видом.

Оператору было разрешено снимать, но присутствующие не обращали особого внимания ни на него, ни на телекамеру. Только когда вокруг захлопали в ладоши и в образовавшийся круг стали выходить, сменяя один другого, ополченцы и женщины, оператора просили непременно заснять, как с достоинством и лихими ухватками пляшет вольнолюбивый народ.

Энергично выбрасывая в стороны крепко сжатые кулаки, плясуны осанисто и неторопливо вступали в круг и начинали отбивать ногами особую кавказскую чечетку, состоявшую из залихватских коленец и добросовестных притопываний. Особенно отличился один рыжеватый бородач с очень худым, почти иноческим лицом. Он плясал с такой удалой оттяжкой и в то же время с такой серьезной невозмутимостью, что Маша не выдержала и, поднявшись со скамейки, пошла восточной павой ему навстречу. Ее выход был встречен бурным восторгом и гортанными выкриками. Ладони людей что есть мочи отбивали такт.

Общее веселье продолжалось до поздней ночи и закончилось, словно по команде. Ополченцы стали расходиться или устраиваться на ночлег прямо на том месте, где они только что плясали.

Умар поманил Машу пальцем и вывел на крыльцо.

— Мой брат Абу готов с вами побеседовать, — сказал он и показал на человека, который неторопливо прогуливался под деревьями, освещенными лунным светом.

— Но ведь ночью мы не сможем снимать, — сказала Маша.

— Это ничего. Того, что вы сняли, вполне достаточно.

Спорить не имело никакого смысла. Маша пожала плечами и направилась к человеку, прогуливавшемуся под деревьями. Подойдя ближе, она увидела, что это тот самый жилистый бородач-плясун, с которым они недавно так дружно отплясывали.

— Так значит, вы — Абу, — улыбнулась она.

— Вы хотели со мной поговорить, — сказал он и пошуршал пальцами в своей жесткой бороде.

— Жаль, что здесь слишком темно для съемки, Абу. Вы очень фотогеничны и очень бы понравились телезрительницам. Впрочем, оператор снимал вас пляшущим. Это, пожалуй, даже еще лучше.

— Ну да, — усмехнулся он, — это лучше. Пусть все думают, что Абу только пляшет.

Он достал из нагрудного кармана камуфляжной куртки пачку «Мальборо», откинул большим пальцем крышку и предложил Маше закурить. Та покачала головой.

— Я не курю.

Он подпалил сигарету дорогой никелированной зажигалкой и глубоко затянулся.

— Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, — сказала Маша.

Он снова усмехнулся.

— Очень хороню. Абу пляшет, и Абу отвечает на вопросы.

— Еще Абу умеет сбивать вертолеты и сжигать бэтээры, — в тон ему добавила Маша.

— Не боги горшки обжигают. У вас бы тоже получилось.

— Нет. Я бы не смогла убивать.