Офицерская баллада

– Вокруг посмотри. Уверен? – Доржи погрустнел. – Вот умный человек сказал, что дорога в ад вымощена благими намерениями. А я так скажу: камнями она выложена, которые из руин церквей взяты. Дед мой чудом тогда живым остался. С одной стороны, хорошо, что коммунисты его из монахов выгнали. Ламам-то жениться было нельзя. А так – он отца моего родил, продолжил род. Только потом все равно пришли, забрали… Расстреляли его.

Помолчали, еще выпили. Лейтенант неожиданно для самого себя спросил:

– Доржи, а ты чингизид?

– Говорят, мы из рода Борджигин.

– Не понял, что это значит?

– И не важно. А вот ты сам, случайно, не из чингизидов?

Тагиров рассмеялся, а потом, заговорщицки подмигнув, ответил:

– Бабушка рассказывала, наш предок из татарских царевичей, мурзой был. А они все с примесью Чингисовой крови.

– Очень интересно. Можно одно предсказание проверить на тебе. Есть откровение знаменитого Бхогта-ламы. Что могила Чингисхана расположена здесь недалеко, под Чойром. Даже примерно известно место. И могила даст знак потомку Великого из рода, который живет далеко на Северо-Западе, в улусе Джучи, и не знает седла. Ты в последний раз когда на лошади скакал?

– Никогда.

– А ну-ка, поехали!

– Что, прямо сейчас? Ты же выпил.

– Подумаешь, выпил! Я тут главный милиционер! Поехали!

Оделись. Марат, хихикая от предвкушения дурацкого приключения, долго не мог пропихнуть руку в рукав шинели, пока не догадался вынуть оттуда скомканный шарф. Машина завелась на удивление легко. Доржи собрался, на смешочки не отвечал; глядя на него, Тагиров даже слегка протрезвел и понял, что для монгола это все не шутки и он относится к пророчеству серьезно.

Поднялись на какие-то холмы, вышли из машины. Марат поинтересовался:

– И чего надо делать?

– Т-с-с, тихо. Просто стой и молчи. И замечай все вокруг: нет ли чего необычного.

Было хорошо. Ветер стих, мороз бодрил, но не грыз. Звезды крупными каплями просачивались сквозь черный муар, одинаково глубокий по всему пространству. Только «вертолетка», как всегда, подсвечивала темноту золотой пылью огоньков, и там в вышину рвались три луча прожекторов, щекоча небо.

Доржи тихо поинтересовался:

– Ну как?

– Хорошо!

– Тля, я понимаю, что неплохо. Знак видишь какой-нибудь?

– Не-а.

Капитан разочарованно сплюнул, пошел к машине. По обратной дороге молчал, переживая. Марат чувствовал свою вину, которую непонятно как исправлять. Сказал, чтобы нарушить неловкую тишину:

– Тяжело летчикам служить: и ночью летают. Прожекторами полосу освещают, наверное.

– Ага, – машинально согласился Доржи. – Это ты к чему?

– Там, на холмах когда стояли. Небо освещено, ты не видел, что ли?

Капитан резко нажал на тормоз – Тагиров качнулся вперед, стукнулся кокардой о стекло. Выругался:

– Поаккуратней можно, блин?

Доржи повернулся к нему, вцепился в шинель:

– Ты о чем? Где освещено?!

– Так прожектора над «вертолеткой». Три штуки.

Капитан схватился за голову:

– Идиот! «Вертолетка» с другой стороны. Там, куда мы ездили, вообще пустая степь! Это знак был!

Марат присвистнул:

– Во дела! Ну так давай назад – я покажу, где огни видно.

Доржи устало покачал головой:

– Бессмысленно. Знак один раз в жизни дается. Увидишь то же, что и я, – сплошную темень.

– И чего теперь нам делать?

– Да ничего. Сына родишь – привози сюда, как ему двадцать лет исполнится. Теперь-то ясно, что ты – чингизид.

Тагиров протянул:

– О-о-о, двадцать лет сыну, которого и в планах нету! Это когда же случится?

– Неважно. Могилу с тринадцатого века найти не могут, еще пара десятков лет значения не имеет. Там и золото, и Орхонский Меч. А это – власть над миром, брат-чингизид!

«Газик» старательно полз по крутому подъему. Марат, пригревшись, задремал, думая: «Вот, блин! Чингизид, не хухры-мухры».

* * *

Маленький китаец в прожженном и неимоверно грязном шелковом халате прищурился и принялся наводить огромный арбалет на треноге точно между зубцами крепостной стены. Стоявшие рядом два здоровенных монгольских бойца, голые по пояс, шумно сопели, отдыхая после тяжкой работы – натяжения тетивы арбалета.

Китаец хлюпнул вечно простуженным носом. Отпрыгнул от деревянной ложи орудия, стукнул сухим кулачком по спусковому рычагу.

– Шш-у-у-х!

Тяжелое копье сорвалось с направляющих, загудело пожилым шмелем. Пролетев добрые две сотни шагов, с жутким хрустом пробило грудь тангутского лучника, сбросив тело внутрь крепостной стены.

Китаец тонко закричал, дергая птичьим кадыком, радостно захлопал ручонками по бедрам. Монголы вздохнули. Кряхтя, блестя потной кожей, под которой толстыми веревками вспухли вены, вновь принялись натягивать тетиву.

Жаркий август 1227 года никак не кончался. Тихий ветерок, измученный духотой, еле шевелил конские хвосты на знаменах, криво стоящих у входа в огромный ханский шатер. Осада тангутской столицы Чжунсина длилась уже полгода и порядком надоела всем.

Пожилой темник снял тяжелый китайский шлем, с облегчением покрутил уставшей шеей. Стянул через голову перевязь с длинным мечом, отдал склонившемуся в глубоком поклоне охраннику Низко нагнувшись, шагнул в полумрак шатра.