– Дурак ты еще, комсорг! Молодой. Не читай ты эти газеты, кто там пишет-то? Они, может, и неплохие люди, и неглупые, но глядят со своей колокольни. Дело политиков и журналистов – всякие правильные вещи говорить про гуманизм. А наше дело – приказы выполнять, понял? – майор разошелся, шарахнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки и жалобно звякнул, падая набок, опустошенный уже графинчик. – Была ошибка сделана, не была – нас не волнует. Нас тут восемьдесят тысяч человек, так? А у китайцев только в Пекинском военном округе – миллион, а с учетом ополчения – все пять! Они Монголию проскочат за неделю максимум, а там уже – наша земля. Так что мы здесь – всего лишь передовая линия. Смертники. Но каждый лишний час, который мы продержимся, – время для Забайкальского и Сибирского округов на мобилизацию и подготовку к обороне. Может, этот час исход войны решит, понятно тебе?
Морозов достал из-под стола вторую бутылку, открыл, налил. Махнул, не поморщившись, и продолжил:
– Я, конечно, ляпнул для красного словца про Китай. Однако лучше уж с ними мирно договариваться, чем войну готовить. Больно их много, а станут богаче – так и, чего доброго, третьей мировой силой станут году к две тысячи пятнадцатому, наравне со Штатами и нами.
Марат кивал, будто соглашался, а про себя решил: «Выдумщик этот Морозов. Штатам, конечно, скоро кирдык, а Китай наравне с Советским Союзом – это ненаучная фантастика, смех один!»
Глава пятая
Чингизид
От Морозова Марат ушел часов в шесть вечера. В холодной пустой квартире было неуютно; опять заледенело, заболело внутри. И очень захотелось увидеть Ольгу Андреевну, услышать ее голос и запах.
Не было сил сдерживаться, запрещать себе. Марат походил по гулкой коммуналке с голыми стенами, постоял у запыленного окна без занавесок. И решился.
Три строфы родились сразу. Слова сами приходили из тишины, почти не требуя правки. Тагиров перечитал, остался довольным. Переписал начисто, листок сложил пополам и вложил в книжку. Ольга Цветаеву любит, открывает часто – значит, найдет.
Быстро оделся, выскочил на улицу. Ветер вернулся в степь, задувал неистово – будто отрабатывал за пропущенные дни. Крутил серую пелену из крошек слежавшегося снега, отрывал от крыш листы шифера и сбрасывал вниз, на пустые дорожки городка.
Марат перебежками добрался до угла гостиницы – оттуда оставался один рывок до Дома офицеров, последнее выглаженное ветром пространство. Позорно опустил уши у шапки и завязал тесемки под подбородком, как боец-первогодок. Подождал, смущенно осознавая: совсем не ураган причина задержки. А какое-то дурацкое волнение, стыд. Разозлился на себя, выскочил, нагнулся навстречу бешеному потоку – будто лег на него; полы шинели развевались, как мохнатые крылья. В тамбуре снял шапку, перевязал, надел, как положено – сплюснутым с боков домиком, чуть сдвинув на брови. Вошел в холл.
У входа сидел вечный дежурный, положив ноги на тумбочку. На этот раз в руках у него был учебник по шахматам. Сержант вскочил. Отдал честь: – Здравия желаю, товарищ лейтенант!
– И тебе не хворать, сержант. Ольга Андреевна у себя?
– Так она же… – боец растерянно развел руками. – Она же в Чите, на курсах, на три недели уехала.
– Не знал, – Тагиров всеми силами старался скрыть разочарование. – Вот, книжку принес вернуть.
И зачем-то показал дежурному сборник.
– Так пойдемте, товарищ лейтенант, в ее кабинет. Там и записка вам оставлена. – Сержант снял с доски ключи, зашагал по коридору.
Записка! Значит, помнит о нем! Может быть, даже скучает.
Дежурный открыл дверь, пропустил Марата вперед.
– Вон, в шкаф книгу поставьте. А письмо на столе.
Лейтенант забрал длинный, совсем не похожий на обычные армейские конверт; засунул за отворот шинели. Кивнул сержанту:
– Спасибо, позже прочту.
Ветер понимал, что Марату не терпится быстро попасть домой. По-товарищески помогал, толкал в спину – домчал мгновенно.
В прихожей Марат, торопясь, разорвал конверт неловкими пальцами.
Еле уловимый запах ее духов. Или показалось?