Офицеры-2

Через некоторое время боль стала терпимой. По-прежнему следуя только инстинкту, заставлявшему его, как раненое животное, встать на ноги, Шуракен поднялся с койки, со сбитого в ком солдатского одея­ла, испачканного кровью и желчью. Ничего не сооб­ражая, он сделал два шага и уткнулся в стену, тупо по­вернулся, сделал пять шагов и уткнулся в закрытую дверь, снова повернулся и пошел обратно к стене. Так он кружил около двух часов, потом остановился в углу. Стены дали ему ощущение безопасности, Шуракен опустился на пол и прижался к ним спиной. Созна­ние застилал мрак отчаяния и тоски. Мир рассыпал­ся, как головоломка. Шуракен, как сквозь амбразуру, видел только то, что оказывалось прямо перед глаза­ми. Стоило повернуть голову или перевести взгляд, и картинка становилась другой. Никакой логической связи между дробящимися картинками Шуракен ус­тановить не пытался. Он не понимал, где находится, не узнавал камеры, из которой его вывел сталкер, не помнил ничего, что за этим последовало. Шуракен вообще ничего не помнил, потому что в его голове не возникало ни одной мысли, даже просто слов не было. Были только хаос и отчаяние.

Щелчок замка ударил по нервам, как разряд тока.

В камеру вошел дежурный прапорщик с подносом, на котором стояли тарелки. Он выматерился, увидев Шуракена, сидящего на полу в углу камеры. Лицо и майка у него были в засохшей крови.

— Ты только посмотри, что этот придурок с собой сделал, — сказал прапорщик оставшемуся у двери на­парнику. — Он весь в кровище.

Прапорщик поставил поднос на стол и всего лишь сделал шаг к Шуракену. В следующий миг он грохнул­ся на пол, подсеченный ударом ног. Шуракен бросил­ся на него сверху и оседлал, придавив к полу. Ударом в челюсть он отбросил назад притянутую к груди го­лову прапорщика и заставил его открыть шею. Следу­ющий, смертельный, удар был нацелен в горло. Мус­кулы работали автоматически, подчиняясь вписанно­му в подкорку стереотипу боевых действий. Шуракен не бил, он убивал. 

Прапорщика спасло только то, что его напарник оказался человеком достаточно решительным, а у Шу­ракена сейчас отсутствовала объемность восприятия, называемая видением поля боя. В нормальном состо­янии он не выпустил бы из внимания второго против­ника и не пропустил бы страшный удар ногой в голо­ву. На несколько секунд Шуракен вылетел в нокаут, а второй прапорщик схватил своего напарника за ши­ворот, волоком вытащил в коридор и захлопнул дверь камеры.

Через несколько минут пострадавший прапорщик был отправлен в санчасть со сломанной челюстью, а его напарник давал объяснения дежурному офицеру по поводу происшествия.

- Да он невменяемый отморозок, — заявил пра­порщик. — Если бы я не сшиб ему башню, он бы про­сто размазал Мамонова по полу.

Дальнейшие наблюдения показали, что Шуракен действительно невменяем. Он часами кружил по ка­мере или сидел в углу, прижавшись спиной к стенам. Желающих входить к нему в камеру не находилось, слишком очевидно было, чем этот эксперимент кон­чится. О невменяемости капитана Гайдамака было доложено начальству, и Профессору предложили дать объяснения по этому поводу.

— Я предупреждал о возможных тяжелых послед­ствиях допроса под психотропными препаратами, — заявил Профессор. — У Гайдамака отсутствует соци­альная мотивация поведения, другими словами, раз­рушена личность. Он подчиняется только базовым ин­стинктам. Он постоянно чувствует себя окруженным опасностью, а так как он сотрудник специального бо­евого подразделения, обученный убивать своих вра­гов, то он действительно очень опасен.

— С этим можно что-нибудь сделать?

— Самосознание может восстановиться в любой момент, может не восстановиться вообще или восста­новиться частично с шизофреническими деформаци­ями.

— В таком случае им должны заниматься специа­листы.

Желая как можно быстрее избавиться от никому не нужного, к тому же опасного человека, начальство велело готовить приказ об отправке капитана Гайда­мака в госпиталь.

Шуракен не подозревал, какая страшная беда над­вигается на него, но вряд ли его состояние можно было назвать блаженным неведением. Он кружил и кружил, инстинктивно ища выход из железобетонной клетки, или забивался в угол от смертельной тоски. Миски с едой ему ставили на пол у порога. За те несколько дней, в течение которых начальство переваривало си­туацию и принимало решение, Шуракен совершенно утратил человеческий облик, но животный инстинкт заставлял его находить пищу и отправлять естествен­ные надобности в определенном месте камеры, где стояла параша.

Услышав щелчок замка, сидящий в углу Шуракен поднял голову и угрожающе посмотрел на открываю­щуюся дверь. Как в сильном и свирепом звере, страх пробуждал в нем ярость и готовность убивать. Но вме­сто озлобляющих его фигур, мельтешащих на пороге и быстро исчезающих за дверью, в камеру шагнул крупный мужчина в черных джинсах и дубленой кур­тке с меховым воротником. Он сильно хромал и опи­рался на трость. Увидев засевшее в углу звероподоб­ное существо, он крепко выматерился.