В станице Крымской пришлось разместиться очень тесно, так как сюда прибывали все новые и новые части. Фронт постепенно разряжался и передавался кубанским казакам, в то время как Добровольческий корпус стягивался к Новороссийску. Наше будущее было еще совсем неясно. Ходили самые разнообразные слухи о принятых Главным командованием решениях, то нас перебрасывали на Кавказ, то нас англичане перевозили за границу, сажая в лагеря за колючую проволоку или отправляя нас на тяжелые работы на рудники, заводы и фабрики, то в Крым, где предполагается продолжать борьбу, то на Тамань для переброски с Кубани в Керчь. Но точно никто ничего не знал, все это были лишь догадки измученных и усталых людей, старавшихся хотя бы этими догадками успокоить свои тяжелые предчувствия. Ропота не было. Все смиренно склонили свои головушки перед грозными велениями царицы-судьбы, но настроение было подавленное. Вопрос о будущем беспокоил умы, и солдаты теперь неоднократно обращались к своим офицерам с просьбой разъяснить им то или иное их предложение.
Самой приятной была перспектива похода на Кавказ вдоль берега Черного моря и самой неприятной – погрузка на корабли и отплытие за границу. В первом случае предстояли, может быть, и серьезные, но все же, после всего пережитого, нестрашные бои, главным образом с шайками зеленых, ютившихся в прибрежных горах, и с незначительными отрядами красных, успевшими проникнуть в эту область. Во втором же – полная беспомощность и рабство, так как одним из условий англичан было – разоружение армии. О переброске в Крым говорили меньше, ибо никто не рассчитывал на корабли, которые могли быть предоставлены армии для погрузки в Новороссийске.
С прибытием полка и постепенным вытягиванием частей Добровольческого корпуса в станицу Крымскую увеличилась, по вполне понятным причинам, и тревога, а потому участились и разговоры о дальнейшей нашей судьбе.
Среди молодого офицерства чувствовалась некоторая растерянность, так как из штаба дивизии и корпуса до сих пор еще не поступали точные сведения о дальнейшем движении. Полковник Ковалинский, командовавший в то время объединенным в один гвардейским кавалерийским полком, вместо уехавшего в отпуск генерала Данилова, неоднократно ездил для получения информации в штаб, но пока безрезультатно.
8 марта стало известно, что дивизия идет грузиться в Новороссийск для отправки за границу. Из штаба полка была выслана бумага, в которой излагались все предположения. Кроме того, командирам эскадронов поручалось собрать людей с целью разъяснения им настоящего положения и путем неофициального опроса выявить, кто из нижних чинов определенно решил идти дальше и грузиться на пароходы.
Часов около 9 утра ротмистр Линицкий, принявший эскадрон улан по прибытии полка в Крымскую, приказал людям построиться во дворе у вахмистра Бабаченко. Он решил откровенно рассказать обо всем уланам, не утаив ничего, чтобы они знали, на что шли и что им предстоит впереди. Поздоровавшись с эскадроном, Линицкий сразу обратился к уланам приблизительно со следующими словами: «Вот что, братцы! Положение наше сейчас очень серьезное и, прямо скажу, – тяжелое. Есть много всяких предположений о нашем дальнейшем движении, но точно пока еще ничего не известно. Есть сведения, что если англичане нам предоставят пароходы, то нас перевезут за границу, но куда, тоже неизвестно. Возможно, что будем отступать в Грузию по берегу Черного моря или нас перебросят в Крым, где мы будем продолжать войну до последней возможности. Вы, уланы, знаете, что мы, офицеры, вас никогда не покинем и выведем из любого положения. Но я хочу вас предупредить, что наше положение очень тяжелое и что мы не можем поручиться за удачный исход нашего отступления… Предоставляем вам право выбора – идти дальше с нами или оставаться и распылиться. Мы не будем считать это за измену, ибо мы знаем вашу доблесть, которую вы проявляли в боях с большевиками. Каждый, кто решил остаться, пусть доложит своему взводному офицеру. Я же сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить ваше положение. Подумайте об этом, братцы».
Эти слова произвели глубокое впечатление на улан. У многих на глазах появились слезы.
– Господин корнет! – с содроганием в голосе обратился ко мне взводный Некрасов, – правда, лучше бы было, если бы нам сказали, что здесь всем нам нужно умереть. Мы не хотим оставлять вас, и больно делается, если только подумать об этом.
– Некрасов, голубчик! – старался я успокоить его. – Мы все знаем, что ты хороший солдат, так если хочешь, идем с нами дальше, а там видно будет.
– Никак нет, господин корнет, я за границу не поеду.
– Почему?
– Говорят, англичане хотят нас загнать в шахты, а там мы и света больше не увидим.
– Какие шахты? – переспросил я. – Кто это распространяет такие вздорные слухи? Конечно, я ручаться не могу, что это не так, но ведь потому ротмистр Линицкий вам и сказал, чтобы вы знали, что вас ожидает. Нужно быть готовым ко всему.