Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

Но уже через секунду я сообразил, в чем было дело, и вздрогнул снова, но уже по совсем определенному поводу: я увидел широкую полоску крови, стекавшую от виска Владимира Романовича по его щеке, заметно покрывавшейся смертельною бледностью. Вольф оказался раненным в голову. Не прошло и нескольких секунд, как к нему подскакал вездесущий вахмистр Архипенко…

– Не зевать!.. Поручик ранен! – крикнул вахмистр хриплым голосом растерявшимся подрывникам, и, обхватив терявшего сознание раненого офицера рукою за талию, он вскоре уже несся с ним где-то впереди отступавшей колонны, ища надежное укрытие.

А противник не успокаивался и, по-видимому, упорно стремился нас окружить и захватить в отместку за дерзкий прорыв в его тыл… До главных сил наших все же оставалось еще очень далеко, а трескотня пулеметов противника, невзирая на наши поливания свинцовым дождем, заставлявшие наседавших спотыкаться в своем движении, не уменьшалась, а, наоборот, все усиливалась… И на левом гребне, теперь уже хорошо видимые всеми нами, накапливались все большие и большие силы противника.

– Пропадем! – прозвучал в нескольких шагах от меня чей-то глухой голос. – Теперь он нас не выпустит из своего проклятого дьявольского кольца… Крышка!..

Я хорошо слышал эту фразу – и на сердце у меня было скверно. Но с деланным спокойствием продолжал вести вперед наши притихшие взводы, в то время как мозг мучительно сверлила единственная мысль: «Удастся все же или нет? И долго ли мне еще осталось смотреть на это солнце?.. Сколько минут… сколько секунд?..»

А солнце действительно по-прежнему продолжало сиять над прекрасными полями, такими равнодушными к нашей жизни и смерти, нашей братоубийственной бойне, делавшейся все ожесточеннее…

– Господи, сохрани и помилуй!.. Прости, ибо иначе я не мог поступить, Господи!.. Спаси, Боже, грешного слугу Твоего…

Так невольно молился я… Так же, вероятно, молились и многие другие, шепча невнятные слова и украдкой поглядывая на безоблачно чистое небо, улыбавшееся над нашими головами…

Все время шедший позади капитан Поморский свернул пулеметы.

– Рысью ма-а-арш!

Отряд понесся вперед, выявляя плохо скрываемое стремление перейти из той же рыси в галоп, да еще самый размашистый.

– Рысью… рысью! Не скакать! – гневно бросил Поморский. И он был бесконечно прав, стараясь уводить свою часть под огнем противника без излишней суеты и поспешности, в строгом порядке. Стоило только перейти в галоп – тогда через секунду этот аллюр невольно сделался бы самым стремительным карьером.

А история конницы с достаточною ясностью учит тому, сколь гибельными являются подобные «отступательные» карьеры для всей части, по воле богов очутившейся в столь невыгодном положении. Бывали примеры, когда после такого «отступления» командиры уже не могли собрать и десятой доли своих частей.

К счастью, наш отряд избежал подобной участи… Его колонна двигалась в полном порядке, беспрестанно сдерживаемая строгими окриками своего доблестного командира Поморского, несмотря на то что противник всеми силами старался посылать нам вдогонку свое свинцовое угощение… Но слабая пристрелка и излишняя нервность мешали ему доставлять нам крупные неприятности – и вред, причиняемый трещавшими за нашими спинами вражескими выстрелами, оказывался, в общем, весьма ничтожным.

Тем не менее в изобилии расточаемые неприятелем пули то жужжали над нашими головами, то бешено вздымали пыль в разных пунктах района отступления, но всегда выходило так, что те места, где мы в данную минуту находились, оставались как бы неприкосновенными…

Не повезло только левой упряжке пулеметной тачанки: эта резвая и неутомимая кобылка неожиданно рухнула в двух шагах от меня, смертельно раненная нагнавшим ее свинцом. Соскочившие с тачанки кадеты быстро отстегнули постромки, с грустью оставив бедное животное умирать в одиночестве, – и через несколько секунд снова уже мчались вдаль на уцелевшей лошади, успев послать из своего пулемета очередь в сторону врага…

Снова раздалась команда Поморского – и на этот раз мы перешли в галоп уже «на законном основании»…

Трудно определить, сколько времени нам еще пришлось скакать, – думаю, что не более 2—3 минут, хотя они и показались нам вечностью… Но бодрость и вера в благополучный выход из создавшегося положения не покидали нас за все время скачки – мы инстинктивно чувствовали, что спасение близко. Правда, ранее мы были в ловушке, а теперь из нее уходили…

Вдруг где-то впереди, за видневшейся невдалеке деревней, громко бухнуло артиллерийское орудие, а вслед за тем в находившейся совсем близко от нас хуторской сарай с треском ударила граната… За нею над нашими головами пролетала другая; через мгновение и третья. А затем снова где-то совсем близко поднялся вверх целый фонтан черной земли от разорвавшейся гранаты, и, кувыркаясь в воздухе, отлетело в сторону целое бревно.

– Да ведь это уже наши палят… и по нас же! – раздался чей-то возмущенный крик. – Они нас и обстреливают!