Датой рождения Парижского Парламента, его отделения от Королевской курии и начала самостоятельного развития принято считать серию ордонансов конца XIII в.[23]
К началу XV в. Парламент был уже вполне сложившимся институтом с определившейся структурой, отлаженным механизмом работы, фиксированным персоналом и широкой компетенцией.Парламент состоял из трех палат: Верховной, называемой, как правило, собственно Парламентом, которая выносила решения и приговоры, а для наиболее важных дел собирала чиновников всех трех палат; Следственной палаты, ведущей расследования дел и дающей по ним предварительное заключение; Палаты прошений, принимающей жалобы и апелляции от всех областей королевства Франции. Уголовные дела разбирались в специальном помещении — так называемой Уголовной башне (
С самого начала была определена и численность Парижского Парламента (около 100 человек), складывавшаяся следующим образом: четыре президента, тридцать чиновников Верховной палаты (
Задержимся еще на численности и структуре: исходя из документов и согласно общепринятому мнению в историографии, цифра «100» необъяснима с точки зрения нужд Парламента и имеет скорее символический смысл — аналогию с римским Сенатом[26]
.Помимо апелляции к античной традиции, цифра «100» символизировала приоритет судебной палаты: Парламент был самым крупным по численности органом государственного аппарата. Для сравнения: Канцелярия короля насчитывала всего сорок человек; Палата счетов, ведавшая всеми финансами короны, — двадцать четыре; государственная Казна — десять чиновников[27]
. Таким образом, определенная ордонансом численность Парламента призвана была выразить значимость института, его абсолютное верховенство в структуре государственного управления, вытекавшее из особого места суда в реализации власти и приоритета функции короля-судьи[28].Важно подчеркнуть, что эта цифра была скорее контрольной: ее нельзя было существенно менять без санкции короля. Однако Парламент и сам стремился укоренить такую численность, что вскоре обернулось источником непреодолимых трудностей для института, не справлявшегося с увеличивающимся по мере расширения судебной власти короля потоком дел, что вызывало нарекания в адрес Парламента со стороны всех слоев общества.
С этой точки зрения, обратим внимание на двенадцать пэров, чье присутствие в Парламенте было обязательным при рассмотрении крупных государственных дел. Они представляли светскую и церковную знать, от церкви — архиепископ Реймса, епископы Лана и Лангра (все трое герцоги), Бовэ, Нуайона и Шалона (все трое графы); от светских сеньоров также три герцога — Нормандии, Бургундии, Аквитании, и три графа — Фландрии, Тулузы и Шампани[29]
.Не оспаривая общественного веса и места в государстве этих сеньоров, нельзя не заметить соразмерности, симметричности состава пэров, а уж число «12» невозможно объяснить функционально, вне библейской традиции. Здесь, как и в численности Парламента, символика цифр воз–26 обладала над прагматической целесообразностью, и двенадцать пэров, самых крупных светских и церковных сеньоров, оказались заложниками профессиональных чиновников, чье подавляющее большинство не позволяло знати оказывать сколько-нибудь заметного влияния на решения Парламента. В итоге двенадцать пэров превратились в орнаментальные фигуры, поддерживающие внешний блеск Парламента, ибо не имели юридически закрепленных преимуществ перед остальными членами института.
Вместе с тем, присутствие 12 пэров на заседаниях, особенно при рассмотрении дел знати, в сочетании с преимуществами дворян при отборе чиновников в Парламент способствовало поддержанию авторитета дворянства и смягчению эффекта от преобладания профессионалов суда.