Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

Никола де Бай оставил потомкам весьма неординарную интерпретацию события, положившего начало первой гражданской войне во Франции. Запись в протоколе Парламента об убийстве Людовика Орлеанского 23 ноября 1407 г. доносит до нас непосредственное впечатление современника и взгляд на событие человека Парламента. Главный пафос этой обширной записи — в контрасте между высоким положением убитого и его смертью: «Вечером около 9 часов Людовик, сын короля Карла V и родной брат царствующего короля Карла, герцог Орлеанский, граф Валуа, Блуа, Бомон, Суассон, Ангулем, Дрё, Порсьен, Перигор, Люксембург и Вертю, сир де Куси, Монтаржи, Шательтьери, Эперней, Седан в Шампани и многих других земель… возвращаясь из дворца королевы, что рядом с воротами Барбет… сопровождаемый весьма скромно (moult petitement) в сравнении с его положением… в свои 36 лет… был убит, и ему рассекли голову… стащили с лошади, и мозг потек на мостовую, и связали руки. И тот, кто столь крупным был сеньором и столь могущественным, и кому естественно, в случае, если потребовалось бы управлять королевством, принадлежало это управление, в столь краткий миг окончил свои дни страшно и чудовищно» (23 ноября 1407 г.). Насилие над человеком такого высокого положения, убийство без суда родного брата короля на улице Парижа для парламентского чиновника, служившего идее суверенной королевской власти, было симптомом глубокого кризиса общества. В протоколе утреннего заседания он вновь пишет об этом небывалом событии, и краткая эта запись выражает суть его трактовки: «И тот, кто был самым крупным (grant) в королевстве после короля и его детей, в столь краткое мгновение умер» (23 ноября 1407 г.). На следующий день Парламент прервал работу и пошел на похороны Людовика Орлеанского, «который вчера вечером около 8 часов был герцогом Орлеанским и многих других земель, а ныне прах и пепел» (24 ноября 1407 г.). Разумеется, дело здесь не столько в проарманьякских симпатиях секретаря, хотя герцог Орлеанский в его глазах и имеет больше прав управлять вместо больного короля, чем его дяди или кузен Жан Бургундский, в силу более близкого родства с королем. Парламентскому чиновнику убийство без суда столь высокопоставленного лица кажется опасным преступлением. В этой связи весьма показательна реакция Никола де Бая на обнародование оправдательного трактата Жана Пти. Как уже говорилось, Парламент был в стороне, поскольку дело не было возбуждено, да и не могло быть уголовного дела против кузена короля, ибо при любом решении дела оно нанесло бы непоправимый ущерб королевскому дому Валуа. Тем не менее парламентарии были приглашены во дворец Сен-Поль, где в течение четырех часов Жан Пти излагал аргументы в пользу тираноборчсства. Был во дворце и секретарь, и его запись — одно из двух дошедших до нас свидетельств современников об этом событии[447]. Но ценно не только это, ценность представляет реакция секретаря на сложные ученые построения «мэтр теологии из области Нормандия»; секретарь поразительно точно изложил суть четырехчасовой речи, уместив ее в две строки: «Сказал, что по разумной и справедливой причине он приказал убить герцога Орлеанского н должен быть за это окружен и обласкан любовью, почестями и богатством» (8 марта 1408 г.)[448]. Когда во Франции полыхала гражданская война и преступления множились лень ото дня, де Бай не строит иллюзий о возможности примирения в стране, где убийство брата короля не только не наказано, но и оправдано: «И это был пятый мир в ходе распри сеньоров из-за смерти герцога Орлеанского, брата короля, отчего королевство пребывает в погибельном разорении и опустошении» (16 марта 1415 г.).

Насилие свершилось в среде знати и породило гражданскую войну, затронувшую все общество в виде налогов, поборов, грабежей, убийств, но оно и обольстило общество. Не случайно события восстания кабошьенов в Париже в 1413 г. Никола де Бай ставит в контекст царящего в обществе тотального насилия. Он не сочувствует Пьеру де Зессару, королевскому прево Парижа и «суверенному правителю финансов королевства», поскольку тот «имел власть в войнах и раздорах и спорах, которые два-три года длились в королевстве», пытавшемуся за надежными стенами замка Сент-Антуан укрыться «от гнева народа». Секретарь потрясен тем, что «мясники» захватили в доме Дофина герцога дю Бара, брата королевы, графа де Даммартена, детей сеньора де Буасси и отвезли их в замок Артуа, принадлежащий Жану Бургундскому, «как заключенных». В отличие от других современников, Н. де Бай упоминает, помимо казни Пьера де Зессара, только об убийстве еще двух человек — приближенных Дофина, хотя жертв было больше, но это не от равнодушия. Для секретаря допустимость брать в заложники столь знатных людей была уже достаточно вопиющим беззаконием, и последующие убийства не меняли общей картины беспорядка в обществе (28 апреля 1413 г.).