Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

Но главным делом Никола де Бая стало хранение парламентской документации, сбережение «памяти» Парламента: он первым выработал правила хранения документов, ставшие законом. Канцелярия суда находилась в одной из двух башен, именуемой Гражданской (Toumelle Civile), и де Бай добился выделения ещё нескольких комнат для хранения дел. Уже в 1401 г. он распорядился изготовить специальный сундук, запирающийся на ключ, для хранения секретных регистров. В 1404 г. получил 300 экю для «общего блага Парламента»: по его настоянию были изготовлены специальные сундуки с металлическими замками для хранения документов. При этом де Бай лично следил за ходом работ и добивался от Парламента средств для своевременной оплаты труда плотников, заявляя, что невыполнение этих работ нанесло бы «ущерб королю и Парламенту» (15, 27 февраля, 10, 16 апреля 1404 г.). И не случайно имя Никола де Бая сохранилось в благодарной памяти парламентской корпорации как пример служения и образец парламентского чиновника[65].

§ 5. Парижский Парламент в зеркале общественного мнения

Историки, изучающие историю Франции XIV–XV вв., давно обратили внимание на роль общественного мнения в развитии институтов королевской власти и в политической жизни общества в целом. Под давлением общественного мнения издаются ордонансы, претензии общества к власти высказываются в ходе общественных движений, восстаний, которые сотрясают Францию этого периода. Наконец, общественное мнение получило во Франции институциональное оформление в виде сословно-представительных собраний — провинциальных и Генеральных штатов. На этих собраниях, опираясь на наказы избирателей и в обмен на вотируемые налоги, депутаты трех сословий королевства получали трибуну для выражения мнения общества о королевской власти и ее служителях. По мере укрепления королевской власти расширялась и компетенция суда. Важным обстоятельством в положении суда было его вмешательство в повседневную жизнь каждого подданного, постоянное присутствие внутри общества, в отличие от финансовой функции короны, которая характеризовалась противостоянием власти и общества. Именно поэтому «судейских» не любят, и чем больше их власть, тем их меньше любят. Несть числа россказням и поговоркам о жадности и несправедливости судей, о медлительности и пристрастности творимого ими суда[66].

Но эта мрачная картина, без нюансов, подозрительна, как всякое единодушие. И уж совсем неприглядна всегдашняя готовность короля (любого, заметим) все ошибки суда списать на судей, в унисон с толпой[67].

Между тем градации все же были: общество, не любя судейских, выстраивает определенную иерархию. Больше всего не любили адвокатов, причем само это слово употреблялось в двух смыслах: собственно адвокаты, участвующие в судебном процессе, и «адвокаты» как собирательный образ судейских, их худших свойств. Далее следовали нотариусы, затем — прокуроры, и так вверх до Парижского Парламента. По мере восхождения по судебной «лестнице» критика ослабевала[68].

Впрямую чиновников Парламента не обвиняли во взятках, во всех тех пороках, коими награждало общество судейских ниже рангом. Видимо, статус верховного суда сдерживал критиков. Главная претензия к Парламенту сводилась к медлительности суда, а также к семейственности замыкающейся корпорации[69].

Насколько обоснованными были претензии о медлительности суда, сказать трудно, поскольку затягивали процедуру, прежде всего, сами истцы. Именно они требовали у адвокатов найти лазейки в законах для продолжения иска и выигрыша дела. Поэтому обвинение судейских в крючкотворстве смело можно было переадресовать самим подданным короля, прибегающим к его суду[70]. Что касается процесса «сужения дверей» в институты королевской власти, то он был следствием повышения в обществе престижа службы 51 королю и увеличения числа образованных людей, стремящихся на эту службу. Именно эти слои в периоды кризиса власти подогревали общественное недовольство, направляя его в русло критики отдельных чиновников с целью их смешения, как это произошло в ходе общественного движения под руководством Этьена Марселя в 1356–1358 гг., спровоцированного поражением французских войск в битве при Пуатье и пленением короля Иоанна Доброго[71].