Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

И все же Парламент продолжает работу, и даже когда вопрос о том, открывать ли очередную сессию обсуждался в ситуации агонии англо-бургиньнонского режима, «учитывая перемены в городах и областях, повернувшихся к другому подчинению (т. е. к Карлу VII. — С.Ц.), после долгого и бурного обсуждения решили открыть Парламент для блага суда» (8 ноября 1435 г.). Имея представление о том, в каких условиях и с какими трудностями пришлось столкнуться Парламенту в период англо-бургиньонского правления, закономерно задаться вопросом, почему же при таком неуважении и невнимании властей парламентские чиновники не прекратили работу, но ценой личных усилий сохранили в итоге Парламент в Париже?

Первая и весьма веская причина заключалась в том, что Парижский Парламент обслуживал территории, отделенные от владений Карла Валуа, и Парламент в Пуатье был недосягаем для этой части страны. Люди были лишены возможности добраться в Пуатье, а парламентские чиновники всегда пропагандировали «благо суда» и его необходимость в обществе. Весь объем дел, все тома ежегодных слушаний и приговоров подтверждают выгоды для подданных такой настойчивости Парламента[283]. Обращение Парламента к властям в феврале 1419 г. с требованием не покидать Париж и обеспечить работу Парламента оказалось пророческим в отношении того факта, что люди из всех городов, крепостей и областей «со всеми своими нуждами приходят в Париж». Страна привыкла, что именно в Париже можно найти справедливость и суд. Такую традицию выгодно было поддержать тем, кто служил королевской власти, и в их числе Парламенту в Париже как символу верховного суда во Франции. Сохранив Парламент в Париже, его чиновники следовали этой традиции, и нежелание англо-бургиньонских властей уважать работу Парламента выявило недальновидность и антифранцузский характер их политики. В этой связи отстаивание Парламентом своих интересов оказалось на деле защитой целостности и суверенитета королевской власти во Франции. Они защищали не конкретного короля, они защищали «короля, который не умирает никогда», т. е. идею королевской власти во Франции, интересы государства перед любыми частными и сепаратистскими интересами. И история доказала, что именно образ короля, а не только конкретный король, будь то Карл VI Безумный или Карл VII Победоносный, важен для страны и служит национальному объединению[284].

Это дает право расценивать функционирование Парламента в Париже под властью англо-бургиньонов, считающееся едва ли не пособничеством сепаратизму и оккупации, национальным предательством, как вклад парламентских чиновников в укрепление королевской власти Франции.

На этом фоне принесение Парламентом клятвы верности Генриху VI накануне вступления войск Карла VII (15 марта 1436 г.) выглядит тактической формальностью. Показательно в этой связи, что имена присягнувших на верность парламентских чиновников фигурируют и в составе делегации Парламента, отправленной 16 апреля 1436 г. к коннетаблю де Ришмону, вошедшему во главе войск Карла VII в Париж, «приветствовать его и показать ему, что они… сохранили Парламент, готовы оказать почести королю и служить ему… как его верные, законные и истинные подданные». Через два дня был прислан уважительный ответ с заверениями в его благодарности чиновникам за их заботы «о благе короля… и состоянии суда» (18 апреля 1436 г.).

Вклад Парижского Парламента в конечную победу Франции нашел убедительное и логическое завершение на открытии новой сессии Парламента в ноябре 1436 г., в который вошли 26 чиновников из Парламента в Пуатье и 19 чиновников Парламента в Париже[285].

§ 8. «Прагматический патриотизм»

Объем приведенного в III главе материала может создать у читателя ложное представление о решающей роли парламентских чиновников в главных политических событиях эпохи, поэтому в заключение стоит снова напомнить, что речь идет об аутсайдерах, о тех, кого меньше всего слушали в обществе и чье мнение мало кто принимал в расчет вне стен здания Дворца на острове Ситэ. И почти полное умолчание в историографии о парламентских чиновниках в политических конфликтах эпохи вполне объяснимо: позиция института была не громогласна, малозаметна. Но это не значит, что её важность от этого уменьшалась.

Воочию увидев последствия гражданской войны, испытав на себе все тяготы политических репрессий, французы к середине XV в. могли оценить, приносит ли благополучие и покой нарушение закона даже с самыми благими целями, как и предупреждал Парламент.