Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

Складывание во Франции XIV–XV вв. централизованного государства в форме сословной монархии обусловило появление особого «сословия» служителей власти, сломавшего традиционные представления о трехчленном делении общества на молящихся, воюющих и работающих, причем «сословие» чиновников причудливым образом соединило в себе черты, присущие трем освященным традицией сословиям С молящимися чиновников связывали прежде всего духовные звания, имевшиеся у не менее чем 50% магистратов Парламента, что давало им право не только активно вмешиваться в юрисдикцию церкви, но и иметь церковные бенефиции и пребенды, получаемые уже за службу королю, а не церкви, так что служба королю приравнивалась к служению Богу[291]. Сословие воюющих было не менее близко парламентской среде: чиновники Парламента частью были выходцами из дворянства или становились дворянами, аноблируясь, и многие черты дворянства вошли в парламентскую этику, приспосабливаясь к службе короне, дающей чиновникам особую значимость, формулируя специфическую «честь» парламентской службы. Перспектива «дворянства мантии» лишь намечалась в этот период, однако именно в процессе его складывания можно обозначить те черты, которые существенно отличали «дворянство от закона» от «дворянства шпаги», причем на этих отличиях настаивает само чиновничество, видя в них свое raison d'etre[292]. С обоими благородными сословиями чиновников роднит и освобождение от налогов. В то же время, парламентское чиновничество — это сословие «трудящихся», для него труд есть самооправдание и самоидентификация, но труд весьма специфический, дающий право на особый статус в обществе, на некую исключительность и отличие от всех остальных[293].

В предыдущих главах анализировались представления чиновников о месте верховного суда в обществе, проявившиеся в работе Парламента. в комплектовании кадров, а также в политической позиции учреждения. Данная глава представляет собой попытку рассмотреть более общие взгляды и некоторые фундаментальные принципы, характерные для парламентской этики и культуры как форме самоидентификации парламентского чиновничества. В таком аспекте исследование предпринимается впервые и имеет целью выявить сущностные черты во взглядах парламентариев, сказавшиеся на работе учреждения: их представления о себе, о своем предназначении в обществе, о роли и месте суда в системе власти, о короне и государстве.

§ 1. «Совершенно особые чиновники короля»

Парижский Парламент, выросший из Королевской курии (Curia Regis) в отдельный судебный институт, сохранил в своем названии эту генетическую связь и придавал ей особое значение. В самом деле, если просмотреть парламентские протоколы на предмет выявления самоназвания института, то мы обнаруживаем, что он не называл себя никогда Парижским Парламентом, такого словосочетания в протоколах первой трети XV в. нет. Как же называл себя Парламент в этот период?

Единого названия не сложилось, хотя есть несколько близких по смыслу устойчивых словосочетаний: «Двор заседаний» (Cour de seances) (21 ноября 1405 г., 5 февраля 1414 г., 15 июля 1417 г.), просто «Двор» (Cour) (17 февраля 1406 г.), «Совет Короля в Парламенте» (Conseil du Roi au Parlement) (12 ноября 1408 г.), «Двор Парламента» (Cour du Parlement, Curia Parlamenti) (18 октября 1409 г., 20 октября 1410 г., 15 февраля 1421 г.), «Палата Парламента» (Chambre du Parlement, Camera Parlamenti) (31 августа 1417 г., 30 октября 1420 г., 28 ноября 1432 г., 12 февраля 1431 г.).

В этом разнообразии самоназваний Парламента стоит обратить внимание на две важнейшие черты. Во-первых, Парламент сохранил за собой слово «Двор» (Curia, Cour) и таким образом настаивал на своей исключительной роли в государственном аппарате, поскольку прямо апеллировал к Королевской курии как к первооснове. Так, самим названием Парламент претендует на высшую власть в государственном аппарате, и это вполне закономерно с точки зрения места суда в системе общегосударственных приоритетов, поскольку именно суд, т. е. установление справедливости для всех, являлся одной из самых главных функций королевской власти[294]. И не случайно при коронации наравне со скипетром королю вручалась «длань правосудия» (символическое изображение жеста судьи)[295].