Оформитель слов

– Ещё? – спросил дядя Коля.

– Пожалуй, нет, спасибо.

– А я выпью. Бывай.

На велосипеде я катался хорошо и очень много, потому что ходить в деревню это слишком далеко, ездить куда проще. Ещё я много чего возил, особенно девок румяных. Поэтому мне не составило много труда поставить мешок с картошкой на задний багажник. Правой рукой его ловко придерживая, а левой управляя велосипедом, я поехал в сторону дома.

Проехав метров триста, я понял, что дорога совершенно начала кривить и предательски расплываться. Я жмурился и вертел головой, но становилось только хуже. Проезжая мимо знакомых домов и заборов, я совершенно отчуждённо на них глядел, не придавая увиденному никакого значения. Мысли мои остановились, а прямо напротив школы я пизданулся на асфальт.

– О-о-о… – пробубнил я, немного полежав. – Мая астановачка…

Поднялся, поставил мешок на багажник и сказал ему строго:

– Давай без фокусов, Томми, иначе я тебя пристрелю…

Меня хватило метров на 15, а затем я снова отправился на рандеву с асфальтом. Я содрал руки, пыль набилась в раны, я щурил глаза и пытался сосредоточиться. Но в голове гудел состав с углём.

– Ах тыж, дядя Коля…

Уже спускаясь с холма к понтонному мосту, с трудом ведя велосипед, я понял, что меня совершенно развезло от лимонада дяди Коли.

Перед мостом я уронил велик вместе с мешком. Несчастная картоха переживала этим утром значительные физические нагрузки. Собравшись с остатками трезвого сознания, я решил так: сперва через мост пронесу мешок, а потом вернусь за велосипедом. Водрузив несчастный потатос на плечо, и покачиваясь, я ступил на доски. Сделал несколько шагов и… рухнул в прибрежные воды.

Я сидел на берегу мокрый и грустный. Меня мутило, клонило в сон, а после водички прохладной так хорошо стало, захотелось лечь в траву и поспать. Мешок с картохой тоже грелся на солнышке.

– Томми, что-то ты раскис…

Отсидевшись в зарослях камыша, я все-таки преодолел мост с грузом, а затем и с велосипедом. Еле как достиг вершины холма и прямо возле огромной ели незатейливо уложился спать. Я совершенно выбился из сил. Летнее солнышко замечательно грело, пахло травой и безмятежностью.

Минут через двадцать ко мне пришла младшая сестра. Загородила собой солнце и, немного постояв, сказала:

– Когда мамка тебя прибьёт, можно я в твоей комнате жить буду? – она достала холодненький, свежий огурец из кармана и начала его громко грызть.

– Нет, – промычал я и перевернулся на бок. Уткнулся лицом в куст крапивы и поморщился.

– Ты что, упал с моста в реку? – громко откусывала она огурец.

– Нет, я мыл картошку. Дура… Не тревожь меня.

– А ты теперь всегда будешь напиваться до беспамятства уезжая в деревню? – спросила она.

Лежать ночью в траве мокро и холодно.

– А ты теперь всегда будешь напиваться до беспамятства уезжая в деревню… – писклявым голосом сказал я и, встав не четвереньки, начал преодолевать мост.

Пластилиновый аккорд

На 13-летие мне подарили две аудиокассеты: Queen «Greatest Hits» и Beatles «the Best», и именно с этого момента началось моё увлечение мракобесием зарубежного рока на долгие годы.

В школе мне, между прочим, сказали, что эти песни про сиськи с письками и дохлых ритуальных животных до добра не доведут. Но я не отчаивался, справедливо считая, что пусть все подобные советчики идут нахуй со своими говно-мнениями о моей музыке. Сами не знают, что говорят и постеснялись бы того, что слушают их дети.

Родителям же, к слову, было откровенно безразлично, что я там слушаю. Я вообще был сам себе на уме, тихим и безобидным. Сидел целыми днями в своей комнате и что-то лепил…

У меня была деревянная доска, сантиметров 30 на 80 и на ней всегда происходили исключительно любопытные события, бережно слепленные из пластилина. Каждый раз, когда мне дарили новенькую разноцветную упаковку мнущейся субстанции, я был несказанно рад, кланялся в ноги за царский подарок и быстро уходил в свою комнату.

– О! Видели, какой смышлёный мальчуган растёт! – гордо заявляли родители гостям. – Скульптором будет! Держи конфетку и вали в свою комнату.

Взрослые думали, что я там лошадков леплю разноцветных или трактор беларусь сильно похожий. Но нет. Я закрывался в своей комнате, смешивал разноцветный пластилин в однородную серую массу, а потом долго и усердно лепил из неё какие-нибудь орды гуннов и легионы римских солдат. Затем начинался дикий махач, типа взятие Карфагена или штурм Зимнего. Я делал из жестяной пластинки маленькую секиру и ловко хуячил незатейливых юнитов. Если младшая сестра случайно оставляла где-нибудь свою пластилиновую розовую пони, то открывался второй фронт и розовые ошмётки валялись по всей доске. Война, хули. Сценарии получались разными и могли развиваться неделями. Появлялись и гибли целые цивилизации. Включаешь Manowar и понеслась. Очень эпично.

В общем, я был безобидным и тихим ребёнком. Музыку, правда, слушал непонятную…