Офсайд (СИ)

При их появлении Нацу вскочил, тут же болезненно поморщившись — очевидно, резкое движение потревожило недавно повреждённое ребро — и настороженно замер, будто ожидая с их стороны какого-то подвоха. Лейла, пробежав по его лицу внимательным взглядом, поджала губы: на месте брата она уже давно отправила бы мальчика в кровать, для надёжности привязав ремнями, чтобы не смог покинуть её до полного выздоровления. Бледная кожа, чёрные круги под глазами, налившиеся гематомы, опухшие разбитые губы — и куда его в таком виде на подвиги потянуло? Лежать нужно, а не по больнице бегать.

— Нацу, это родители Люси, Джудо и Лейла Хартфилии, — представил их Байро.

— Здравствуйте, — хрипло поздоровался Драгнил и смущённо кашлянул, когда повисшая в палате тишина стала невыносимой: — Эм… вы, наверное, хотите побыть с Люси. Я тогда попозже зайду.

Лейла с облегчением выдохнула: она была совсем не против нахождения Нацу здесь, но не в эти, первые и самые страшные, минуты. Потом, позже. Они ещё встретятся и поговорят, и будут вместе делать всё от них зависящее, чтобы Люси пришла в себя, но не сейчас. Не сейчас…

*

Нацу, устало прикрыв глаза, откинулся на невысокую спинку стоящего в коридоре диванчика — неплохая замена его кровати, до которой он просто не дойдёт. Головокружение так и не проходило, вместе с тошнотой и слабостью создавая неописуемый букет ощущений. Но это казалось сущей ерундой по сравнению с бесконечно крутящимися в мозгу, как заезженная пластинка, мыслями: в том, что случилось, только его вина. Если бы он не задирал противников во время игры, если бы не хвастался победой перед всеми, не целовал Люси на глазах разъярённых «Быков», не упросил её остаться, не… Если бы! Хотелось побиться своей дурной головой о любую более-менее твёрдую поверхность, но кому нужны его сожаления? Они не вернут Люси здоровья, не помогут вывести её из комы, не сгладят нанесённый вред. Поэтому мистер и миссис Хартфилии будут отчасти правы, если запретят ему навещать свою дочь. Он, конечно, не сдастся — уж отсюда, с дивана, его точно никто не прогонит — но поймёт это решение и не станет осуждать.

Гладкая стена приятно холодила затылок, притупляя боль. Думать ни о чём не хотелось, но воспоминания сами лезли в голову, смутные, горькие, жестокие.

Свежий, с едва уловимыми нотками обещанного ночью морозца уличный воздух после пропахшего потом и адреналином тяжёлого духа мужской раздевалки опьянил похлеще дешёвого пива, которым они заливались на вечеринках — хотелось вдыхать его полной грудью, до мелких ярких звёздочек перед глазами. С волос за шиворот стекла холодная капля, за ней ещё одна. Он ведь даже не успел толком вытереться после душа, натягивая одежду на влажное тело — тренер так разошёлся, воодушевлённый неожиданной победой («Будет большой удачей, если вы хотя бы в этом году не продуете им всухую, — сказал он перед началом матча. — Одно очко, парни, и я лично расцелую каждого»), что незаметно слинять удалось только через час. Нельзя было заставлять Люси ждать ни одной лишней минуты.

Но его постигло жестокое разочарование: ни в коридоре, ни на улице девушки не оказалось. Телефон тоже молчал. Хотелось завыть волком: что опять случилось?! Почти два месяца в их отношениях царила идиллия, такая, что порой всё происходящее казалось сном. Он уже и забыл, что можно до колик смеяться над всякой ерундой, каким вкусным бывает мороженое, если есть его с чужой ложки, и что молчание подчас уютнее любых слов. Даже отец оживился — всё чаще отрывался от своих распечаток, то предлагая всем троим почаёвничать и заводя с Люси оживлённые разговоры на литературные темы, то составляя мистеру Краси компанию на воскресные походы с ружьём. А буквально неделю назад на журнальном столике появились старинные костяные шахматы, в которые они почти каждый вечер играли до смерти мамы. Неужели всё это снова исчезнет? Люси так быстро и прочно вошла в его жизнь, что по-другому эта самая жизнь уже и не представлялась. Кто теперь будет терпеливо, без малейшей толики раздражения ждать, пока он закончит чинить очередную безделушку в гараже? Или жарить хлеб над огнём в камине, потому что так вкуснее, чем в тостере? Да и делать домашние работы оказалось гораздо интереснее вдвоём. Нет, конечно, Люси была нужна ему не только для написания очередного эссе или в качестве приятной компании для похода в кино. Она стала для него своеобразным, принадлежащим лично ему карманным солнышком: светила, одаривала теплом, прогоняла тоску, так, что любой, даже самый мрачный день наливался красками и уже не казался серым и безрадостным. Каково будет лишиться такого дара Судьбы?