Офсайд

Даже сквозь туман в моей голове, я чувствовал, что эта встреча будет не из приятных. Я пока не знал масштабы повреждений, но дела явно обстояли хреново и это точно означало, что я не буду играть в футбол в следующем сезоне. Я стиснул зубы. Мне было плевать на то, что он скажет – Николь была в порядке и это важнее…

– Томас?

Я проснулся от того, что кто-то толкал мою руку. Сам не понял, как задремал. Дергал меня доктор Винчестер, но и папа был тут – стоял по другую сторону кровати.

– Ты можешь говорить, сын? – спросил он.

– Да, – сказал я и попытался прочистить горло. – Вроде как.

– Твои голосовые связки не использовались некоторое время, – сказал доктор Винчестер. – Им потребуется какое-то время, чтобы снова нормально функционировать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил папа с тем беспокойством в глазах, которое должно быть у родителя. Его рука потянулась к моей голове, он склонился и посветил мне в глаза своим маленьким фонариком.

– Странно, – ответил я, сам не зная точно, как себя чувствовал.

– Ты довольно сильно пострадал, – сказал он мне. – Считаю, мне повезло, что вообще могу с тобой говорить. На какое-то мгновение…

Его голос осекся, и он вздохнул.

– Что со мной? – спросил я, но на меня напал приступ кашля, и доктор подал мне воды, чтобы выпить. Желудок свело, пока жидкость стекала по моему горлу.

Они оба переглянулись, после чего папа подкатил еще один передвижной стул и сел поближе ко мне. Доктор Винчестер стал перечислять все мои травмы.

– Удар от столкновения пришелся на твои плечи и спину, – начал он. – У днища машины был острый край, который разрезал твой левый бок. Были повреждены почка и селезенка и задето легкое. Пришлось удалить тебе левую почку, как и часть селезенки. Левая лопатка была раздроблена, таз треснул, правая рука сломана и была небольшая травма на пояснице. Твой позвоночник подвергся большой нагрузке от удара.

– Дерьмово.

Доктор Винчестер усмехнулся, но глаза папы сузились от моего комментария.

– Да, – доктор продолжил, дав мне еще немного воды, – ты был в довольно плохом состоянии.

– А как сейчас? – спросил я, гадая, насколько улучшилось мое состояние спустя шесть недель.

– Кости срослись, – сказал он, – за исключением левой лопатки, которую пришлось заменить. На боку у тебя будет неприятный шрам, но учитывая обстоятельства, думаю, тебе стоит носить его с гордостью.

Я вопросительно посмотрел на него.

– С учетом всех аспектов аварии, ты безусловно спас жизнь дочурки Ская.

Я почувствовал, как мои губы слегка приподнялись в улыбке.

Глаза отца снова сощурились.

Доктор Винчестер с минуту просматривал свой планшет, а затем вновь обратился ко мне:

– Однако, я бы хотел немного поговорить о твоих ногах.

Я почувствовал озноб, а мышцы плеч напряглись.

– На правой ноге тоже скверный порез, – сказал он, – хотя не такой ужасный как на спине. Ты потерял много крови, но травма позвоночника беспокоит больше всего.

– Он будет в порядке, – вклинился мой папа. – Он крепкий.

– Ты не можешь знать этого заранее, Лу.

Им не было нужды говорить это – я уже понял.

– Я не смогу ходить, да?

– Ты будешь в порядке, – повторил папа.

– Томас, в данный момент это сложно сказать. Мне бы хотелось провести сначала кое-какие тесты и посмотреть, как ты на них реагируешь сейчас, выйдя из комы. Не имея этих результатов, сложно что-либо утверждать, но будет тяжело. С помощью интенсивной физиотерапии, когда-нибудь ты, может, снова пойдешь.

Когда-нибудь.

Что на хрен это значит?

– Сколько времени это займет?

– Я хочу провести кое-какие тесты…

– Сколько? – вновь спросил я, чуть повысив голос.

Взгляд доктора смягчился, и он стиснул губы.

– Это займет как минимум год, – наконец ответил он. – Возможно, восемнадцать месяцев, если ты сильно постараешься, и не будет никаких необратимых повреждений. Даже в этом случае может статься, что ты так никогда и не восстановишься полностью.

– Что на счет футбола? – спросил я, глянув на папу. Он посмотрел на доктора Винчестера, тот в свою очередь посмотрел на него, глубоко вздохнул и повернулся ко мне.

– Томас, скорее всего ты больше никогда не сможешь играть в футбол.

Желудок екнул, исторгнув то малое количество воды, что я принял. Спину прострелила боль, когда я попытался согнуться, чтобы сплюнуть воду. И папа, и доктор придержали меня с одной стороны, на помощь им пришла и медсестра.

И все же я спас Румпель.

Это по-прежнему того стоило.

Но что у меня есть теперь? Лишившись единственного, что долгие годы имело значения в моей жизни, с чем я остался?

Папа закрыл дверь в палату, когда доктор Винчестер вышел, чтобы назначить на следующие пару дней ряд тестов. Как только дверь затворилась, я почувствовал, как атмосфера в комнате изменилась.

Папа некоторое время стоял у двери, упершись рукой в раму и прислонившись к ней, после чего протяжно выдохнув, развернулся и посмотрел на меня.

Ладно, вперился взглядом, если сказать точнее.

Ну вот, начинается.

– Я всегда думал, что ты идиот, – мрачно сказал он. – Но никогда не осознавал, каким большим идиотом ты на самом деле являешься.