Огарева, 6. Повести

- Ладно, - сказал Левон. - Будильник я подарю старику, пусть слушает, как тикает… Ничего… Только давайте все-таки иногда будем сюда приходить, а? Если очень хорошо или очень плохо, ладно?

6

Из пельменной Ларик позвонил Степанову. Тот приехал через полчаса.

- Ты что, полковник? - сказал он, стараясь бодро улыбаться. - С ума сошел? За модой погнался?

- Что будешь пить?

- Я за рулем.

- Оставь машину. Пройдемся пешком. Что касается моды, то это Ларик паникует. Я в свой нюх верю. Рака нет. Нет у меня рака, понимаешь? Нет… И давайте поставим точку на этом вопросе. Меня ведь успокаивать не надо. Будь здоров, писатель!

- Будь здоров, сыщик! Будь здоров, лекарь!

Пельмени давно остыли, склизкое серое тесто расползлось, и стала видна начинка - крохотные катышки мяса.

Костенко усмехнулся:

- С каждой порции повар имеет копеек пять чистой прибыли.

- А что ж ты смеешься, полковник? - спросил Степанов. - Пойди на кухню и арестуй его за воровство.

- А санкция? Нет у меня на это санкции, и это прекрасно, Митя, что я не могу пойти и запросто так арестовать повара.

Степанов смотрел на Костенко, похудевшего за эти дни, желтого, с запавшими, в мелкой сеточке морщин глазами, и думал со страхом: «Славка Костенко, господи, Славка, только-только, казалось бы, окончивший университет, только-только переселившийся из тесной коммуналки, только вроде бы начавший работать в полную силу!» Он вспоминал, как всего год назад Слава чуть не каждый день приезжал за ним, тормошил, не давая тоскливо, в оцепенении сидеть за столом над чистым листом бумаги, увозил в бассейн, заставлял плавать километр, играть в мяч, а когда понял, что Степанов наконец пришел в себя и тоска в его глазах исчезла, снова стал пропадать по неделям, лишь изредка позванивая. У него была поразительная способность появляться именно тогда, когда Степанову плохо, - то есть не пишется, а когда не пишется, жизнь кажется пустой, надоедливой и скучной. Для него, Степанова, Костенко стал той постоянной силой, на которую можно во всем опереться. И вот сейчас он, Славка Костенко, пытается шутить, избегает смотреть тебе в глаза, боясь прочесть в них страх, и боль, и отчаяние, старается казаться спокойным, уверенным. Но Степанов-то видит, что все это не так, он-то знает Костенко, он сразу заметил, как изменился Слава за один этот день - такой обычный, слякотный, суетливый, такой нежданно страшный день…

- Слушай, литератор, - сказал Костенко, заказав еще по сто граммов, - знаешь, что мы сейчас сделаем?

- Выпьем.

- Ты всегда был прагматиком, Митя. Выпьем - это тактика. Я тебя о стратегии спрашиваю.

Ларик сказал:

- Стратегия - это завтра же лечь в больницу, брат.

- Через неделю. Мы уже уговорились. А стратегия ближайшего порядка - это проводить тебя домой. А потом у нас с Митей останется одно дело.

- По бабам тебе сейчас ходить не стоит, - проворчал Ларик.

- Это ты, друг, брось! Я с первого дня, как поженился на Марье, чувствовал себя абсолютно свободным. И не безразлично свободным, - с задумчивой улыбкой продолжал Костенко, - а свободным по-настоящему, как, наверное, и должен быть свободен каждый мужчина. Тогда бы измен не было. Я считаю, что только действие рождает противодействие, да и клады ищут лишь голодные люди. Нет, мы с Митькой поедем сейчас в один дом. Ты не сердись, Ларик, там должны быть только он и я.

- Не надо, Мить, - сказал Костенко, когда они отвезли Ларика домой, - не хорони меня покуда. Я тебе правду говорю, чудак, я не верю. Понимаешь? Не просто так, как олухи не верят. Я не верю по логике. Он у меня не имеет права быть. За что? Не за что мне это, понимаешь?

Степанов подумал: «А за что он был у Левона?»

- Левон - другое дело, - продолжал Костенко, словно бы услыхав Степанова. - В вашем деле все не так, как у нас. Вам приходится воевать друг с другом, а это страшная драка, в ней гибнут самые сильные - те, кто не может делать подлостей, те, кто берет удар на себя. У меня каждая победа - как стеклышко. Я спокойно сплю по ночам, мне не надо мучительно вспоминать те поражения, которые я вынужден был нанести своим же, чтобы победить. Понимаешь меня? Я знаешь куда тебя сейчас веду? Я тебя веду к бабе Наде. Старушка тут живет, во флигеле, вдвоем с внуком. Ее дочку тоже звали Надей. Тут осторожней иди, здесь ямы, ноги можно сломать. Я у них часто бываю. Семнадцать лет я у них бываю. Если что со мной случится, Митя, тебе над ними шефствовать. Направо поверни, Митя. У нас строители - как вандалы: кругом все рушат, после них Куликово поле остается, а не стройплощадка.

Костенко остановился возле маленького грязного парадного. Желтый свет тусклой лампочки освещал его лицо. Глаза были странные. Он смотрел на Степанова холодно, с прищуром.

«Неужели те, что уходят, начинают обязательно ненавидеть живых? Это ж Славка, не может этого быть! - подумал Степанов, - Или это закон, общий для всех?»