Огарева, 6. Повести

- Хорошо, что вы мне сказали, Лазарь Борисович, иначе в гневе я мог бы отрезать ему кое-что еще вместе с аппендицитом… Чем вас наградили за то дело? Гальяновский любит рассказывать о том, как вы его спасли от бандитов. Орден? Медаль?

- Часы «Заря», именные, - ответил Костенко.

- А как здоровье того юноши, в которого стреляли бандиты?

- Рослякова? Ничего. Оклемался.

Они вошли в кабинет, и Ларик шепнул: «Раздевайся».

- А где этот Росляков? Гальяновский сделал на его сердце свою лучшую операцию, ее сейчас изучают студенты.

Костенко не ответил, потому что ему казалось, что этот профессор, как и большинство людей такого типа, говорит так, чтобы не дожидаться ответов, а лишь высказывать свои мысли.

- Так как же у него со здоровьем, у этого Рослякова?

- Со здоровьем у Рослякова хорошо, - ответил Костенко. - Правда, после женитьбы стало ухудшаться.

- Что, дрянь попалась?

- Нет. Она не дрянь. Просто он дурак.

- Так, становитесь сюда, поближе. А что же вы майку не сняли? Бросьте ее куда-нибудь, здесь пол чистый.

Сильные пальцы профессора Иванова властно ухватили Костенко за руки и придвинули к холодному экрану рентгеновского аппарата.

«Вот что значит беззащитность, - подумал Костенко. - А у Даля в словаре совсем не то написано».

- А где сейчас этот Росляков? Вместе с вами? Не дышите. Задержите воздух. Где он? А?

- Мне отвечать или воздух задерживать? - спросил Костенко, чувствуя, как в нем растет раздражение против этого громилы с перстнем.

- Отвечайте.

- Из милиции он ушел. Он теперь…

- Не дышите. Еще ближе ко мне. Не дергайтесь!

- Тут металл холодный.

- Согреется. Так где он?

- В адвокатуре.

- Повернитесь левым боком. Почему ушел? Покашляйте. Нет, активней. Здесь болит?

- Нет.

- Не врите!

- Рядом болит.

- А так?

- Так глаза на лоб лезут. Не жмите больше, а то заору.

- Ну и орите, все равно жать буду. Здесь?

- Нет.

- А если так?

- Болит.

- Здесь отдает или бьет в поддых?

- И бьет, и отдает.

- Правым боком повернитесь.

- Рука не пускает.

- А вы поднимите руку. Кашляйте. Сильней. А теперь не дышите. Больно?

- Вы же велели не дышать.

- Вылезайте и одевайтесь. Лазарь, дайте мне сигарету, мои в плаще.

Костенко тихо спросил «старуху» Блюмину - лет тридцати, хорошенькую докторшу-рентгенолога:

- Что, швах мои дела?

- Кто это вам сказал? - Женщина засмеялась, не отрывая глаз от истории болезни, в которую она что-то записывала. - Дела у вас вполне приличные.

Одевшись, Костенко вышел в коридор. Профессор Иванов стоял возле окна и курил. Ларик что-то быстро говорил ему, но, услыхав скрип двери, обернулся и замолчал.

«Плохо дело», - решил Костенко, и сразу же на смену усталости пришло незнакомое ему доселе странное, несколько суетливое желание - узнать о себе и о своей болезни всю правду. То, что он серьезно болен, стало ему сейчас ясно до конца, и он вспомнил, как на днях еще шутливо говорил жене: «Рачок у меня, Машуля», - и совершенно не боялся этих своих слов, и вдруг теперь он ощутил страх, и сказал себе, что никакого рака у него не может быть, все это ерунда, просто какой-нибудь плеврит или воспаление печени, и он - отстраненно и холодно - засек этот внезапно возникший в себе страх, и отметил промелькнувшую мысль про «обычное» воспаление, и вспомнил, что серьезно больные люди интуитивно выстраивают заслон против правды.

- Профессор, я тоже за интеллигентность, - сказал Костенко. - Я за то, чтобы говорить больному правду. Наверное, это жестоко - слабый обязательно сломится, но не надо следовать врачебной этике, ориентируясь на одних слабых. Для меня высшим милосердием является правда.

Иванов внимательно выслушал его, докурил, размял в пальцах окурок, бросил его на пол («Привык, черт, что за ним все поднимают, - успел отметить Костенко, - и все в руки подают») и сказал:

- Вы больны, и я не собирался этого скрывать. Больны вы серьезно. Рак? Не знаю. Не убежден. Скорее всего, у вас воспаление желчного пузыря и поджелудочной железы, но это тоже не подарочек - операцию часа на четыре я вам гарантирую. Однако, - он неторопливо двинулся к кабинету Ларика, продолжая властно и картаво говорить на ходу, - я не исключаю возможность злокачественной опухоли, сиречь рака, в правом легком. Из ста семидесяти раковых больных доктор Зарьялова в нашей клинике выписала на работу сто десятерых. Из них более восьмидесяти процентов - люди не старые, вашего возраста. Старики мрут. Я вам сказал все в открытую, потому что лгать действительно нет смысла: вы, вижу, хотите вылечиться, и в вас есть сила. Поэтому завтра же с утра вам надлежит лечь в институт, в онкологический институт.

- Завтра не выйдет.

- Почему?

- Не выйдет, - повторил Костенко. - Так или иначе придется проходить обследование в нашей клинике, я человек служивый, профессор. И потом дело у меня сейчас.

- Это бросьте. Оставьте такие ответы драматургам, которые пишут героические пьесы. Вы нужны государству здоровым, слишком накладно платить пенсии больным.