Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

Благодаря своим скромным размерам “Бигль” мог вставать на якорь и у островов поменьше – например, у необитаемого Дафна-Майор, где Питер и Розмари Грант проводили свои легендарные многолетние исследования эволюции средних земляных вьюрков. Высадка на Дафну-Майор оказалась рискованной, и я задумался, как Грантам и их коллегам и студентам удавалось выгружать свои запасы: на этот заброшенный островок нужно было везти с собой все, даже воду. За единственным “зодиаком” “Бигля” всегда присматривала Валентина, происходившая из семьи Круз: казалось, что эта семья населяет весь архипелаг. Почти на каждом острове, как мы шутили между собой, нас встречал еще один ее брат. Еще один брат был капитаном “Бигля”. По-английски он говорил немного хуже Валентины, но, кажется, лучше, чем хотел показать. А в один захватывающий момент я понял его благодаря латыни: “Mold mold! – воскликнул он от штурвала. – Mold mold!” Одна из самых удивительных рыб, луна-рыба, Mold mold, зависла у поверхности, словно гигантский вертикально подвешенный диск, прекрасно видимый с палубы. Капитан Круз остановил “Бигль”, Валентина и все мы в спешке похватали маски, трубки и ласты и бросились в море. Луна-рыба вскоре уплыла, но было так чудесно увидеть ее вблизи, пока она не скрылась в дебри диковинного мира, нам не принадлежащего.

На Celebrity Xpedition было много замечательных людей, в том числе сами Фейны и их родственники, одаренные множеством талантов, – но их было так много, что мы ни с кем не познакомились действительно близко. Путешествие на “Бигле” с Викторией и ее друзьями казалось более камерным. От остальных отличалась Кандида: там, куда другие взяли бы фотоаппарат, она несла блокнот и усаживалась на камне посреди снующих крабов, записывая свои размышления, наблюдения и впечатления. Меня очаровала эта привычка; к сожалению, я сам ее не перенял.

Воспоминания несут оттенок горечи: я пишу эти строки, а Кандида только что умерла от рака. Каждое лето они с Рупертом устраивали “Большой международный крокетный матч” (название полно иронии) в своем прекрасном и до невозможности английском саду близ Аффингтонской церкви XIII века с шестигранной башней, под взором Белой лошади[47], будто прискакавшей по меловым холмам прямо из бронзового века. На турнире 2014 года, всего несколько недель тому назад, Кандида, зная, что это ее последний раз, была образцом отважного радушия и гостеприимства. Покойся с миром, шутливая служительница Англии, той Англии, которую еще узнал бы даже сам Чарльз Дарвин – в том числе благодаря твоему отцу. Покойся с миром, загадочный и милый товарищ по плаванию и исследованию блаженных островов дарвиновской юности.

Кто нашел издателя, тот нашел благо [48]

Мои издатели сослужили мне хорошую службу: почти за сорок лет не переставала издаваться на английском языке ни одна из моих двенадцати книг. Поэтому слегка удивляет, что издателей я сменил немало: в Великобритании это “Оксфорд юниверсити пресс”, “УХ. Фримен”, “Лонгмен”, “Пенгвин”, “Вайденфельд”, “Рэндом хаус”; американских издательств наберется на такой же список. Подобному распутству и неверности нет простого объяснения. Но началось все по прямо противоположной причине: из преданности, преданности одному редактору – Майклу Роджерсу, который менял место работы с головокружительной частотой.

Первые книги

В книге “Неутолимая любознательность” я рассказывал о первой встрече с Майклом и его тщательно замаскированном рвении издать “Эгоистичный ген”: “МНЕ НУЖНА ЭТА КНИГА”, – проревел он в телефонную трубку, прочитав первоначальный вариант. Этот эпизод теперь существует и в его изложении – в его мемуарах об издательской карьере, опубликованных под названием “Книгоиздание и продвижение науки: от эгоистичных генов до пальца Галилея”[49]. Майкл также цитирует там речь, которую я произнес в 2006 году в Лондоне на обеде, организованном Хеленой Кронин в сотрудничестве с “Оксфорд юниверсити пресс” в честь тридцатилетия “Эгоистичного гена” (см. стр. 213). Я приведу ее целиком: она объясняет, почему я больше был предан Майклу, чем “ОЮП”.