Огибая свет (СИ)

По приборной панели «Барру» беспрестанно скользили разноцветные всполохи рекламных полотнищ, пробирались в салон, мазали бледное лицо и осунувшуюся морду, словно пытались породнить. И даже помыслить не могли, что теперь это невозможно…

— Ты ненавидишь их? — негромко спросил я через минуту-другую, и уточнять не было нужды.

— Всей душой, — Сапфир устало откинулась на подголовник. — Даже новеньких. Даже тех, кто только помышляет стать крутохвостым бандитом… — И вдруг спросила сама, будто вспомнив важное: — Помнишь Прогиба?

— Конечно. — Мне одновременно удалось похолодеть от тоски и криво улыбнуться. — Пацан хотел, чтобы его называли Разрушителем. Славный был крысюк…

— Нет, не славный, — устало отрезала моя бывшая помощница.

Она всё ещё смотрела в потолок салона, почти не мигая и не ёрзая в традиционной для чу-ха манере. Неподвижными сейчас оставались даже уши, как будто самочка настороженно прислушивалась к чему-то важному вдали.

— Он был бандитом, Малыш. Мразью. Мелкой, не успевшей причинить много зла, но мразью.

Я открыл рот, чтобы рассказать о его отважной жертве… чтобы хоть теперь отдать дань уважения погибшему товарищу… Но вовремя сжал губы.

— Он сам выбрал свой путь, — продолжила Сапфир, и в голосе её не звучало ни капли жалости. — Как и прочие. И все они кончают так — с ножом в печени или фанга меж ушей.

Вырвалось, внезапно и без шансов взвесить:

— И я?!

К моему удивлению, синешкурка повернулась.

— Не совсем. — Она покивала, словно услышала толковое и долгожданное. — Поэтому мы и общались, Малыш… Ты другой. Ты уникальный. Именно поэтому я была с тобой, даже несмотря на родство с «Детьми». А ещё у тебя в запасе всегда оставался шанс смыть со шкуры грязь…

Я стиснул флягу, второй рукой впиваясь в бедро и умоляя себя не заводиться. Прошептал, делая ещё один глоток в честь павшего казоку-йодда:

— У Прогиба он тоже был…

Отсалютовал флягой в потолок, и через секунду осознал, что вру сам себе.

— Нет, Малыш, — Сапфир вздохнула. — Но ты и сам знаешь, что врёшь…

По капоту фаэта скользили розовые и зелёные блики.

В сознании вспыхивало совсем иначе — багряными и фиолетовыми молниями, они разбивали надежды и фальшивые образы в пыль.

Этому гнезду явно не хватало ливня. Мощного, всесокрушающего, погребально-алого, способного смыть липкую маслянистую слякоть не только со шкур, но и с лабиринта опасных улиц; ливня, вымывающего закопанные кости и черепа, сдирающего серую плоть комплеблоков до белоснежных костей чистейшего первородного Тиама, ещё не умевшего ни лгать, ни предавать…

— Значит, ты помогала мне, потому что не такой, как все?

Теперь она опустила голову, подалась вперёд и обеими лапами помассировала загривок. Уши мелко дрожали:

— Я всегда убеждала себя, что ты частичка иного мира, — пробормотала Сапфир в пустоту над приборной панелью, — более чистого, более гармоничного и правильного, верного, ответственного и мирного…

Что тут было возразить? Байши, в этот момент мне оставалось лишь верить, что сказанное — правда…

В салоне снова наступила не самая комфортная тишина.

Перед торговым центром деловито парковались фаэтоны, столь же деловито отъезжали прочь; у входов играла ненавязчивая музыка, манившая хвостатых в широкие коридоры молла; редкими стайками бродили подвыпившие болельщики, но поблизости не припоминалось ни одного стадиона, и тут они казались отчасти чужеродными.

В метре над крышей «Барру» просвистела пара лихачей на пернатых досках. Под парковкой «Удачной покупки» с грохотом пронёсся состав сквозного транзита, фаэт вздрогнул.

Я закрутил флягу и приткнул в сиденье у бедра.

В голове стало шумно и пусто одновременно.

Интересно, Ч’айя сейчас в порядке? По-настоящему, а не в слепой вере липовому маяку перепростроченного гаппи? А как там Магда? Сука уже выслала за мной карательный отряд в шкурах-котокаге? Каким станет следующий ход Песчаного Карпа? А может, остаток дня за «пультом управления» единолично восседает Хадекин фер вис Кри?

Я не мог ответить ни на один из этих вопросов. Я мог с лёгкостью ответить на любой из них. Но вместо этого заставил сознание вернуться в фаэтон, осторожно покосился на Сапфир, и тут же осознал, что горечь от спасения подруги не смыть даже самой лучшей паймой…

— И много вас? — Мой голос звучал так, словно я не спал неделю. — Борцов за правду, какой вы её себе представляете?

— Нет разных правд, Малыш, — она вздохнула, как будто больше не хотела не только спорить, но и вообще говорить. — А нас больше, чем можешь представить…

— Что будет с ними?

— Они под ударом, конечно. Всем придётся залечь в глубокие норы… я позабочусь.

Что ж, настало время самого важного вопроса, и потому:

— А лично тебе хватит благоразумия бросить «Ломкую горечь»? Хотя бы сейчас?

Она облизнула губы. Собралась что-то сказать, но в итоге не ответила.

Я подумал, что могу попробовать применить «низкий писк». Пусть ненадолго, но он мог бы заставить синешкурку поменять род занятий, отбросить мысли о мести и дать ей шанс выжить под приглядом «Детей заполночи». Да вот только смог бы я осмелиться?

Поёрзал, и снова спросил:

— Ещё смогу тебя увидеть?