Огюст Бланки

В Коммуне были представлены три главных направления. Во-первых, это были социалисты, члены Интернационала. Среди них преобладали прудонисты. Но были и люди, которые ушли от Прудона и двигались к революционному марксизму. Таков был Эжен Варлен, один из самых замечательных деятелей Коммуны. Вообще, социалисты по мере развития событий быстро революционизировались, хотя многие до конца оставались верными идеям Прудона и гордились этим. Например, тем, что они ни в чем не посягнули на частную собственность.

Второй самой крупной фракцией были неоякобинцы, левые демократы-республиканцы, считавшие своим долгом во всем опираться на опыт и идеи революции 1793 года. Самым выдающимся среди них был Шарль Делеклюз, имевший уже большой опыт революционной деятельности. В Коммуне он играл очень важную и безусловно положительную роль.

Третьей фракцией были бланкисты. Здесь уже знакомые нам Эд, Тридон, Риго, Прото и другие. Они особенно страдали из-за отсутствия Бланки. Вообще деление на три основных течения в Коммуне часто становилось условным, относительным. Так, когда произошел раскол на большинство, состоявшее из бланкистов и неоякобинцев, и меньшинство социалистов, членов Интернационала, то бланкисты Тридон и Вайян примыкали к меньшинству.

Ни одна из трех основных фракций Коммуны не имела ясной и определенной программы действий. И в наименьшей степени ею обладали бланкисты, которые усвоили у своего учителя его пренебрежение к теории социализма. Теория революции Бланки, если можно вообще говорить о существовании такой теории, как раз и состояла в отрицании необходимости какой-либо программы социального преобразования общества. «Невозможно, — писал Бланки, — ясно представить себе разрешение социальной проблемы. Между тем, что есть, и тем, что будет, существует такое огромное расстояние, что мысль не в силах преодолеть его». Более того, Бланки прямо предостерегал от каких-либо поспешных социальных преобразований в ходе революции. В последние годы Империи, когда уже наблюдались признаки ее близкого краха и приближения революции, он предостерегал от покушения на принцип частной собственности, что было бы, по его мнению, бесполезным и опасным делом. Коммунизм может появиться только в результате просвещения народа.

Прекрасная сама по себе идея народного просвещения в бурные и недолгие дни существования Коммуны не могла, естественно, принести свои, несомненно, благодетельные плоды. Из идейного содержания бланкизма ученики Старика могли практически воспользоваться, конечно, его решительным антиклерикализмом, а главное — чувством революционной смелости. Антипатия Бланки к разным школам утопического социализма, и особенно к прудонизму, привела его, как всегда, к крайности, то есть к отрицанию необходимости какой-либо даже ближайшей социальной программы. Всякие попытки в этом направлении вызывали у Бланки насмешки. С иронией он писал о теоретических дебатах: «Коммунизм и прудонизм яростно спорят на берегу реки о том, чем засеяно поле на противоположном берегу реки — маисом или пшеницей. Заупрямившись, они хотят решить этот вопрос, прежде чем преодолеют препятствие. Эх, переправимся сначала! А там уж увидим!»

Для бланкистов и для других деятелей Коммуны как раз неожиданно и настал момент начала такой «переправы». И всем им оставалось лишь руководствоваться своим здравым смыслом и способностью интуитивно реагировать на неожиданно возникающие проблемы…

28 марта состоялось торжественное провозглашение Коммуны. В этот день гигантские массы людей с оркестрами и барабанами, с красными знаменами, с фригийскими колпаками на штыках затопили Гревскую площадь. Здание Ратуши украшено флагами, на трибуне возвышается мраморный бюст Марианны — символ республики, обвитый красными лентами, а вокруг него стоят члены Коммуны. Вперед выступает член Центрального комитета Национальной гвардии, бланкист Габриель Ранвье:

— Граждане! Центральный комитет Национальной гвардии передает свою власть Коммуне! Граждане, я не могу сегодня произносить речь, мое сердце слишком полно радостью. Позвольте мне только воздать хвалу населению Парижа за тот великий пример, который он дал миру.

Затем оглашается список избранных. Снова говорит Ранвье:

— Именем народа Коммуна провозглашена!

Толпа откликнулась выражением единодушного восторга. Присутствовавший на этом народном празднике писатель Катюль Мендес, противник Коммуны, был тем не менее поражен народным апофеозом и писал о нем: «Внезапно раздается пушечный выстрел, песня несется грозными раскатами. Громадная зыбь знамен, штыков, кепи уходит, набегает, струится и сбегает к трибуне. Пушки продолжают грохотать, но их слышно, только когда смолкает пение. Затем все эти звуки теряются в общем голосе толпы; у всех этих людей единое сердце, как у всех у них один голос, один крик: „Да здравствует Коммуна!“»