Огюст Бланки

Еще 2 апреля, как уже упоминалось, в Клубе революции решили создать нечто вроде товарищеского суда. Эту идею поддержали еще несколько клубов. Решили образовать комиссию из сорока членов под председательством Этьена Араго. В нее вошли многие видные деятели того времени: Кабэ, Прудон, Шелшер, Лашамбоди и другие. Комиссия потребовала доступа к полицейскому досье Бланки, и она его получила. Состоялось множество заседаний, опросили многих свидетелей. Но Бланки отказался явиться в комиссию, заявив, что она сформирована его врагами. Работе комиссии помешал раскол между республиканцами, которые в феврале выступали вместе. Поэтому окончательное решение не было принято. Правда, писатель Даниель Стерн (псевдоним графини д’Агу) писал, что комиссия почти единодушно готова была присоединиться к мнению Барбеса. Правда, докладчик Прудон отказался поддержать такую позицию. Но известно, что он не считал Бланки полностью невиновным.

И на этом дело не кончилось. В своем кратком письме 1 апреля 1848 года Бланки очень резко высказался в адрес Ташеро. Издатель пресловутого «документа» обиделся и подал в суд на Бланки, обвиняя его в диффамации. Началось следствие, завершившееся в июле 1848 года. Появились новые свидетельства, которыми нельзя полностью пренебречь.

В постановлении суда было сказано: «Не подлежит сомнению, что этот документ Бланки не писал и не подписывал. Есть много оснований полагать, что он даже является только копией. Подлинного его текста в руках полиции нет». Вместе с тем суд установил, что документ был составлен не в 1848, а в 1839 году. Написал его собственной рукой бывший секретарь председателя палаты пэров Лаланд, что он и подтвердил, будучи вызванным в суд. Но он совершенно не мог припомнить, с какого документа он списывал копию. Бывший канцлер Франции Паскье, по приказу которого в 1839 году снимали копию, тоже обнаружил провалы в памяти: «Распорядился ли я об этом? Очень возможно — но я этого совершенно не помню... Мне кажется правдоподобным, что сделанная Лаландом копия находилась в течение нескольких минут в моих руках, но утверждать положительно, что так оно было в действительности, я не могу, потому что не нахожу в своей памяти ничего решительно, что могло бы мне напомнить о внешнем виде документа — был ли то оригинал или просто копия».

На основании подобных шедевров осторожности можно было сделать какой угодно вывод. Не исключено, что копия снималась с черновика, изготовленного полицией. Но возможно, как утверждали некоторые, что он снимал копию с текста Бланки, если не написанного, то продиктованного им. Бывший генеральный прокурор Франк-Каррэ рассказал, что Паскье в 1839 году показывал ему документ, интересный для правительства, но уже ненужный для суда над Бланки и его сообщниками, поскольку их участие в восстании 12 мая они сами не отрицали. Франк-Каррэ подтвердил, что документ, который он читал в 1839 году, был тем самым, который опубликовал Ташеро в «Ревю ретроспектив».

Кроме того, барон Мунье, бывший пэр Франции, пишет в своих мемуарах: «Бланки сделал длинное заявление, которое я читал. Он представал человеком, который считал свое дело проигранным и зарабатывал себе помилование». Бывший министр общественных работ Дю-фор сделал такое заявление: «Я прекрасно помню, что Бланки после своего ареста выразил желание, как об этом докладывалось на заседании совета министров, встретиться с членом правительства. Министру внутренних дел Дюшателю была поручена эта миссия. Он встречался два или три раза с Бланки в тюрьме, где он содержался. Министр внутренних дел не докладывал нам о всех деталях заявления Бланки, но нам сообщили, что они имели важность тем, что раскрывали организацию секретных обществ».

Аналогичное заявление сделал бывший министр финансов Ипполит Пасси. Конечно, свидетельства бывших министров Луи-Филиппа требуют осторожного отношения к ним. Кому во Франции не известно, что люди, достигающие высоких правительственных постов, по пути своего продвижения чаще всего теряли некоторые элементарные нравственные устои вроде совести или правдивости. Но необходимо их принимать в контексте конкретных обстоятельств того времени, сопоставлять с другими фактами и рассматривать всю совокупность данных. Нельзя также игнорировать результаты исследований, предпринятых наиболее авторитетными из историков. Больше всех сделал для изучения жизни Бланки Морис Доманже, занимавшийся этим несколько десятков лет. К тому же он сочетает в своих трудах бесспорную интеллектуальную честность с искренней любовью к Бланки.