Огюст Бланки

И Бланки пишет свое «Последнее слово», отпечатанное в виде отдельной листовки 12 февраля. Это страстный протест против капитуляции. Бланки убеждает, доказывает, что капитуляция и позорный мир не были неизбежными, что Франция могла победить. В этом интереснейшем документе Бланки пишет не только о том, что произошло в действительности, но главным образом о том, что, по его мнению, могло бы быть сделано в решающие две недели от создания правительства «национальной обороны» до того, как прусские войска подошли к Парижу, то есть с 5 по 18 сентября 1870 года. Собственно, он как бы рассказывает о том, что он сделал бы сам, будучи во главе правительства, за две недели, предопределившие все события последующих месяцев. Он рисует блестящую, как ему кажется, ретроспективную альтернативу плачевному бездействию правительства, погубившего Францию.

Бланки считает, что до того, как пруссаки окружили Париж, надо было в течение двух недель произвести внезапное перемещение населения между Парижем и провинцией. Миллион женщин и детей вывезли бы из столицы в разные департаменты страны. Вместо них в Париж отовсюду прибыли бы более миллиона мужчин, способных носить оружие. В результате этого в стенах Парижа, учитывая его собственную Национальную гвардию, сосредоточилась бы армия в полтора миллиона человек. Все оружие, пушки, боеприпасы, которыми располагала еще Франция, также надо было привезти в Париж. Сюда были бы собраны все мастера и рабочие по производству оружия и материалы для такого производства. Надо было собрать со всей страны и доставить в Париж огромные продовольственные запасы, необходимые для армии в полтора миллиона человек. Все это должно и могло быть сделано, как считает Бланки, в течение двух недель внезапно, без всякой подготовки.

Бланки почти ничего не говорит, что было бы с остальной Францией, территория которой осталась бы без всякой защиты. Но он уверен, что Париж, население которого состояло бы только из вооруженных мужчин, выдержал бы осаду, а затем превратился бы в исходный пункт для победоносного наступления против врага. План Бланки, изложенный в «Последнем слове», — это, пожалуй, мягко говоря, одна из самых смелых гипотез, которые рождались в его сознании.

Бланки часто называют представителем домарксистского утопического социализма, зачисляя его в один ряд с такими теоретиками, как Фурье или Кабэ. Они действительно создавали проекты будущего счастливого общества, которые Бланки называл «революционной схоластикой». Он считал, что коммунизм не может быть созданием ума какого-то мыслителя, что это «не яйцо, снесенное п высиженное в каком-то углу человеческого рода птицей о двух ногах без перьев и без крыльев». Презрительно третируя мечты утопистов, Бланки говорил: «Будем лучше заниматься задачами настоящего дня. Будущее не принадлежит нам, нас не касается». Если Бланки и был утопистом, то именно в решении задач «настоящего дня». Ведь все его начинания, перевороты, заговоры, выступления заканчивались неудачно как раз потому, что они всегда в той или иной мере были утопией. Но в «Последнем слове» он создал еще и утопию, обращенную в прошлое, утопию довольно странную. Возможно, что она появилась как следствие интеллектуального и психического истощения или как результат крайнего напряжения всех его сил, морального шока, вызванного множеством неудач.

Во всяком случае, несколько сотен экземпляров «Последнего слова» просто тонут в безбрежном потоке разного рода газет, прокламаций, афиш, которыми оклеены все стены Парижа. Снова глас вопиющего в пустыне...

А в Бордо собирается избранное 8 февраля Национальное собрание: из 750 депутатов 400 — откровенные монархисты. Они пойдут на любые условия мира, на любой, самый позорный договор с Бисмарком. «Железный канцлер» грозил, что оставит Франции только глаза, чтобы она могла оплакивать свое несчастье! Национальному собранию предстоит утвердить мирный договор, по которому Франция соглашалась на отторжение Эльзаса и Лотарингии и на выплату пятимиллиардной контрибуции. Бланки понимает, что бессмысленно, нелепо надеяться на реакционное собрание, которое больше всего боится революции и, чтобы не допустить ее, согласится на любое унижение Франции. Но все .же он в сопровождении Тридона едет в Бордо 12 февраля 1871 года, ибо просто не может оставаться в бездействии. Он пытается с помощью Ранка встретиться с Гамбеттой — единственным членом правительства, осуждающим позорный мир. Но в день приезда Бланки встреча не состоялась, а оставаться в Бордо он уже не мог. В письме к Ранку он просит передать Гамбетте, что надо бороться до конца против унижения Франции: «Скажите ему, чтобы он стоял крепко... Взятое в плен правительство не имело права созывать Национальное собрание и заключать общее перемирие... Осажденная крепость может вести переговоры лишь по поводу самой себя, но не может говорить за всю страну. Это чудовищно, невероятно...»