Огюст Ренуар

В период, предшествовавший женитьбе, куда больше, чем страстные споры в «Новых Афинах», Ренуара занимали приемы у Шарпантье. Знакомство с ними уже состоялось, раз портрет матери Шарпантье был написан в 1869 году. Однако страх «прослыть за карьериста, пробивающего себе дорогу», удерживал его от посещения этого дома. Возобновление отношений последовало за выставкой, устроенной моим отцом, Бертой Моризо^[84] и Сислеем спустя несколько лет после войны в особняке Друо. Берта Моризо была свояченицей Мане, дружившего с Шарпантье. Унося с выставки картину Ренуара «Берег реки с рыболовом», которую он купил за сто восемьдесят франков, Шарпантье настоял на том, чтобы отец приходил на вечера, которые сделали салон мадам Шарпантье известным. Он заслужил свою репутацию. Эта подлинно светская дама сумела воссоздать дух салонов Старого Режима. Мопассан, Золя, Гонкуры, Доде были постоянными посетителями этого дома. Иногда в нем появлялся сам Виктор Гюго. В живописи Шарпантье отдавал предпочтение «непримиримым», еще до того как они стали импрессионистами. Среди политических деятелей тут бывали Гамбетта^[85], Клемансо^[86], Жеффруа^[87] — все, кто были противниками Империи и Мак-Магона^[88]. Шарпантье основал газету «La Vie moderne», поручив ее издавать, редактировать и составлять моему дяде Эдмону; основной задачей газеты была защита молодой живописи. Шарпантье помог открытию галереи, где могли выставляться картины импрессионистов. Однако затея оказалась чересчур убыточной и галерею пришлось закрыть.

Отношения Ренуара с Шарпантье нашли отражение в картинах, которые он создал в их семье. Эти крупные буржуа были не только приветливы и милы в обращении, но их было очень приятно писать. «Мадам Шарпантье напоминала мне мои юношеские увлечения, модели Фрагонара. У девочек были очаровательные ямочки на шее. Мне льстили. Я забывал про ругань журналистов и наслаждался бесплатными моделями, которые вдобавок позировали очень охотно». У Шарпантье Ренуар познакомился с Бераром, ставшим впоследствии его преданным другом. Отец подолгу жил в замке Бераров, в окрестностях Ко. Там также оказалось много добровольных натурщиц. Ренуар писал без устали. Когда не было холста или бумаги, Ренуар расписывал двери и стены, к великой досаде добродушной мадам Берар, не разделявшей «слепого» восхищения своего мужа живописью гостя. Пребывание и работы Ренуара у Шарпантье и у Бераров описаны гораздо лучше, чем могу это сделать я, наследниками обеих семей: «Ренуар в Варжемоне» в отношении Бераров и «Ренуар и дети» — о его дебютах у Шарпантье. Хочется еще раз отойти от общих фактов и прибегнуть к анекдоту: мне его рассказала мать со слов Берара. Однажды отец, работавший в лесу Марли, вспомнил, что его пригласили Шарпантье на званый обед. Там он должен был встретиться с Гамбеттой, находившемся тогда в зените своего могущества. Шарпантье хотелось убедить министра передать Ренуару заказ на роспись большого панно в новой ратуше. Отец быстро сложил вещи, оставил все у родителей в Лувесьенне и помчался, как он умел это делать, на станцию Марли. К уходу парижского поезда он опоздал. Знакомый ему начальник станции позволил вскочить на проходивший вслед за пассажирским товарный поезд. На нем он доехал до сортировочной станции Батиньоль. Благополучно выбравшись оттуда, он помчался дальше как угорелый по кварталу, который был в то время отдаленной окраиной. Наконец его подобрал случайный фиакр и доставил домой. Там он в два счета переоделся. Ренуар терпеть не мог всего ритуала облачения в вечерний туалет и потому, чтобы выиграть время, не меняя сорочки, нацеплял сверху некую странную комбинацию из воротничка и манишки, «которые отлично заменяли всю штуковину». Впрочем, эта манера одеваться была тогда довольно распространенной. Прибыв к Шарпантье, он торжественно передал лакею цилиндр, кашне и перчатки. Затем снял накидку и вошел в гостиную, раньше чем обалдевший лакей сообразил остановить его. Ренуара встретил оглушительный взрыв хохота: в спешке он забыл надеть фрак и был в одном жилете. Шарпантье тут же снял фрак. Его примеру последовали остальные мужчины. Гамбетта заявил, что это очень «демократично». И обед продолжался весело, как обычно.