Огюст Ренуар

Ренуар им восхищался. «Мил, щедр, красив!.. красив! Красота его погубила: он слишком любил оперных примадонн. И не только за их голос!» Спустя много времени он с ним встретился по случаю возобновления одной из ораторий композитора. Они были одного возраста. Мой отец оставался худым как щепка, подвижным, бегом поднимался по лестницам. Шабрие, потолстевший, постаревший, еле двигался, опираясь на палку. «Он узнал меня и заплакал от радости. Но он не узнал своей музыки. Он даже спросил: „Кто это написал?“» И Ренуар заключил: «Вот до чего довели плутовки! Лучше уж их только писать!»

Возвратимся к окружению Ренуара в то время, когда он был холостяком. Собирались у него в мастерской на улице Сен-Жорж, 35, где он поселился на верхнем этаже, над квартирой дяди Эдмона, который стал признанным поборником импрессионизма. Несмотря на всеобщее недоверие, Эдмону удавалось печатать свои статьи. «Блестящий ум и поразительный авторитет», — говорил про него Ренуар.

Одним из самых близких друзей Ренуара в период между 1874 и 1890 годами был, несомненно, Жорж Ривьер. Свободное от своих обязанностей в министерстве финансов время он посвящал отцу. Ривьер продвинулся впоследствии до чина начальника отдела, потом начальника министерского секретариата, женился, стал отцом семейства. Жизнь отбросила его далеко от Монмартра. Позднее он снова появился в нашей семье, как это будет видно из дальнейшего изложения. В своей книге «Ренуар и его друзья» он набросал картину, воспроизводящую мастерскую на улице Сен-Жорж и некоторых ее постоянных посетителей в 1876 году. Среди них Лестринге, Кабане, сам Ривьер, Писсарро и художник Корде, один из самых преданных единомышленников юности Ренуара. Корде как будто тоже учился в мастерской Глейра и был знаком с Базилем. Отец им восхищался, потому что он «хорошо писал» и работал с поразительным постоянством. Корде охотно сравнивал живопись с гимнастикой. «Художники, как и гимнасты, должны поддерживать себя в форме. Им необходимо сохранять ясность взгляда и твердость движений. И не засиживаться, а усерднее ходить на этюды…».

Писсарро, остававшийся «мозгом молодой живописи», сделал кое-какие выводы из выставки 1874 года. Он прежде всего решил, что не надо идти на уступки. «Ложа» Ренуара, сделанная едва ли не в классической манере, осталась совершенно незамеченной. Второй урок: публика, на которую импрессионисты полагались до выставки как на каменную стену, оказалась отнюдь не тем безупречным судьей, каким они себе ее представляли. И третий урок: надлежит объединиться с теми, кто тебе ближе. Смешение непримиримых с умеренными не привлекло ни одного лишнего сторонника.

Ренуар был полностью согласен с Писсарро, «замечательными суждениями» которого он восхищался. Это не мешало ему сделать вывод и для себя лично. Наряду с общими истинами существует приспособление отдельной личности к обстоятельствам. «Важнее всего точно определить то, что ты можешь сделать и чего — нет. Никогда не следует „ударяться в амбицию“». В этом есть кое-что от психологии «поплавка». Я указал на это Ренуару, который ответил мне иронически: «А почему бы и нет?» «Пинки в зад не могут принести вреда. Забавнее всего, что их никогда не получаешь по заслугам. Но они заставляют держать ухо востро, а это главное». Нападки на «Ложу» были несправедливы, и Ренуар это знал. «Может быть, это было тщеславием, но я находил, что картина написана хорошо». Однако встряска заставила Ренуара пересмотреть извечную дилемму: природа и мастерская. «В конце концов, картина пишется для того, чтобы ее смотрели в закрытом помещении, с окнами, которые часто создают фальшивое освещение. Поэтому к работе на природе следует добавлять немного работы в мастерской. Надо отрешиться от опьянения подлинным светом и тщательно проверить свои впечатления в приглушенном освещении комнаты. Затем снова выходить на простор, чтобы набраться солнца! Так, переходя от одного к другому, и начинаешь чего-то добиваться!» Неудачи первых выставок заставили Ренуара вернуться к музеям, позднее он совершил поездку в Италию, в Испанию, во Фландрию, стараясь довести до предела свою близость с мастерами прошлого.

Еще одним посетителем вечеров мастерской на улице Сен-Жорж был Лот^[114]. Он служил в агентстве Гавас и пришел к Ренуару из любви к живописи. Лот не мог себе позволить покупку картин — ему негде было их вешать. Он был кочевником. Этот человек исходил пешком всю Европу. В бытность свою офицером торгового флота он кочевал по Южной Америке и Азии. Он точно описывал Ренуару, который никогда еще не покидал пределы Франции, картины Веласкеса в музее Прадо или Джотто во Флоренции. За отсутствием картин он коллекционировал приключения по женской части. Мой отец очень полюбил этого человека, столь непохожего на него по характеру. Лот отвечал ему такой же дружбой и преданностью. Они вместе ездили на остров Джерсей, проводили там по нескольку недель; Ренуар писал, а Лот отдыхал и наблюдал за его работой, попутно приглядываясь к немногочисленным посетительницам городка.